Алая нить

Сегодня лил дождь, и я смотрела и думала, как он очищает все вокруг, дает напиться земле и делает ее плодородной. Тетя Марта так много говорила о Слове, которое острее меча обоюдоострого и которое открывает нам наши грехи, для того чтобы мы могли покаяться, испросить прощение и обрести Твою милость и благодать. Значение этих слов «для того чтобы» всегда ускользало от меня. Теперь, кажется, я слышу их денно и нощно.

Еще я думала о времени. Полагаю, для Тебя бремя не имеет значения, ведь Ты — Бог и Творец всего сущего. Но я рада, что у меня еще есть время.

Туман прошлой ночью напомнил мне, какой непроглядной пеленой был затянут мой разум, когда я думала о Тебе, Иисус. Я чувствую, насколько угнетена я была теми страхами, которые так долго преследовали меня, спутывая все мои мысли. Большую часть ночи я провела без сна в думах о самых разных вещах. А потом наступил рассвет, и все мои страхи рассеялись. Как я могла думать о своей смерти и смерти своих детей перед лицом такой красоты?

Добрый сон ночью дорогого стоит, Господи. Порой я так устаю, что изнываю от желания отдохнуть, утопая в чем-нибудь мягком и пушистом. Может, этой ночью я высплюсь как следует, раз я поведала Тебе о своих желаниях?

Думаю, если Ты слышал мои молитвы о том медведе, Господи, Ты можешь услышать и эту. Мы голодны, Господи. Мы уже съели ту рыбу, которую Хэнк поймал сегодня, и я благодарна Тебе за это. Но этого недостаточно, чтобы выжить. Так что я прошу Тебя вновь спасти нас от смерти. Пожалуйста, Господи, помоги нам опять, или мы погибнем, как те бедолаги, которые так и остались лежать в горах.

21

— Что случилось? — спросила Сьерра Клэнтона, когда тот отпер дверь и вошел в дом в три часа пополудни, ведь обычно Алекс привозил его к десяти вечера.

— Просто папа высадил меня по дороге, — ответил Клэнтон, швырнув свой рюкзачок на только что отремонтированное Сьеррой кресло.

— Ты что, поссорился с отцом?

— Не с ним.

Сьерра услышала вызов в словах сына, заметила припухлость под левым глазом, и ей сделалось дурно. Алекс ударил его?

— Ты что-то сказал Элизабет?

— Ну, в общем, да, можно и так выразиться. Но она первая начала.

— Что?

— Она хотела, чтобы я вынес мусор, — хмыкнул Клэнтон. — Будто я всю неделю прохлаждался у них, жил, питался. Ну, я и сказал ей, что она сама может справиться и вынести мусор. И что я не нанимался ей в прислуги. И тут она пустилась в пространные рассуждения о том, что у нее пропадает каждая суббота. Что ей приходится торчать дома одной. Что она лишается возможности провести этот день с Алексом, и все ради того, чтобы Алекс мог побыть со своим изнеженным сынком.

Сьерра ощутила жар обуявшей его злости и постаралась сохранить спокойствие.

— Именно так она и сказала?

Элизабет всю неделю работала бок о бок с Алексом. Каждую ночь спала в его постели. Он полностью принадлежал ей по воскресеньям. И она жаловалась из-за какого-то единственного дня, который он посвящал своим детям?

«А ты сама разве вела себя лучше?»

— Почти, — бросил Клэнтон и странно посмотрел на мать, когда та вздрогнула. — Она обозвала меня полукровкой. Ну, я и выложил ей, кто она такая.

— О, Господи, — пробормотала Сьерра и рухнула на диван. — Что ты ей наговорил?

— Ты знаешь. Я сказал это по-испански, но, думаю, она уловила смысл. Чего ты ожидала? Она начала наезжать на тебя. — Глаза его гневно засверкали. — Сказала, что отец бросил тебя потому, что ты нудная домашняя курица, безмозглая и необразованная. И все это она подала так, будто я такой же, как ты. Поэтому я сказал ей, что она всего-навсего обыкновенная охотница за мужчинами, которая просто неплохо зарабатывает. Она залепила мне пощечину и назвала меня «грязным неотесанным латиносом».

Глаза его потеряли злой блеск и наполнились болью.

— Я не знал, что отец стоял в дверях. Никогда не видел его таким расстроенным. Он потребовал, чтобы я собрал вещи, и отвез меня домой. А она просто стояла и самодовольно ухмылялась.

Сьерре стало больно. Она вспомнила, как Алекс посмотрел на нее тогда, в день своего ухода. Ей никогда не приходилось встречать человека, чьи глаза могли и обжигать, и обдавать холодом одновременно.

— Он сказал тебе что-нибудь по дороге домой?

— Ничего, — притихшим голосом, понуро произнес Клэнтон. Он отвел взгляд, но Сьерра успела заметить выступившие у него на глазах слезы. — Пойду к себе.

Сьерре захотелось позвонить Алексу и высказать все, что она думала по поводу этого безобразия. Ей неодолимо захотелось скрутить Элизабет Лонгфорд в узел, растереть ее в порошок.

Латинос?

«Чтоб ей пусто было, Господи! Прости мою ярость, Отче, но я бы с удовольствием придушила ее!»

Нет, если она ничего не предпримет, то просто лопнет от злости.

— Клэнтон? Я пойду пройдусь. Буду скоро.