Больше, чем воспитывать внуков, Ингеборга любила проводить дни у озера, сразу за пшеничным полем, где мастерила нехитрое рукоделие. Айрин в это время читала без спросу позаимствованные из сельской библиотеки книги или вышивала узоры на льняном полотне, которые Агнес с матушкой возили продавать на ежегодную ярмарку в столицу. Называя вещи своими именами, она пряталась.
Айрин развела створки широких ворот, чтобы смогла пройти повозка с мукой. Наверное, ей стоило насыпать овес для верной лошади Белы, однако, не желая тратить силы и время, она загодя подготовила удивленный вид, прямо сказавший бы брату все об ее умственных способностях.
Мастерски притворяться дурочкой ее научила бабушка. Всевышний свидетель, у Ингеборги не оставалось выбора. Перевальские юноши и девушки все были крепкие, загорелые, русые и синеглазые — красавцы и красавицы, как на подбор. Даже матушка, на половину северянка, блистала пышными формами и с гордостью носила длинную светлую косу, стянутую на конце дорогой шелковой лентой. Никто бы не признал в ней или в ее детях наличия опасных эскальтских корней, а в Ингеборге с каждым прожитым годом замечали только старость.
Айрин, напротив, была бледна, как замшелая аристократка: загар слезал с нее, словно чешуя с печеной рыбы, да и бабушка оберегала внучку от всякой физической работы и чужих глаз. Только если аристократки выглядели томными недосягаемыми принцессами, то Айрин среди простого люда, до черноты загоревшего в полях, имела вид, скорее, нездоровый и диковатый. Ее большие черные глаза смотрели на всех с подозрительным прищуром и пуще прежнего разжигали пожар слухов.
«Когда-нибудь им надоест», — говорила матушка.
Не надоедало.
Стоило шагнуть за ворота, как Айрин с радостным лаем обступили соседские собаки, которых та боялась до дрожи в коленках.
Сотню раз ее уверяли, что ни Лайка, ни Варежка, ни тем более годовалый Уголек ее не тронут, тем не менее, их вид привел девушку в священный ужас. Айрин не была уверена, что творится в головах у людей, чего тогда говорить про собак?
От движения привязанный к поясу оберег на украшенной глиняными бусинами бечевке призывно качнулся, и Уголек тотчас подскочил ближе, приняв деревянный кружок за игрушку.
— А ну прочь, свора блохастая!
Улицу окатил зычный окрик, от которого собаки тотчас дали деру.
Айрин продолжала стоять истуканом, обуреваемая ветрами и мыслями о побеге. Надежда избегать Гуго до конца Новолетия потерпела такой же крах, как король Зехариель в войне Эскальта против шарибских захватчиков. Только вот война закончилась пятьсот лет назад, а Гуго стоял прямо напротив Айрин и — она внутренностями чувствовала — ухмылялся.
— Лэлла Мирхан, открой личико, — пробасил парень и тронул ее за тонкое запястье.
От удивления она и правда опустила руки, которыми до этого в испуге закрыла лицо, но тут же угрожающе сузила глаза:
— Бабушка следит, Гуго, так что лучше отпусти.
Он тотчас отскочил, с проворством, которое совсем не ожидаешь от доброго молодца с косой саженью в плечах. Одно лишь имя Ингеборги вселяло в него и в прочих ухажеров страх и трепет. Вот, где была настоящая магия!
Вместе с Гуго беспокойно переступил с ноги на ногу пегий оседланный жеребец.
— Удивлена, что ты слушал мой рассказ про шарибскую принцессу! Мне казалось, ты заснул сразу после слов «однажды в далекой жаркой стране».
Парень смущенно хохотнул и разворошил пятерней русую шевелюру. Его конь мотнул тяжелой башкой и фыркнул, выпустив из ноздрей едва заметное облачко пара.
— Ну-ну, я не это… — Гуго помялся под пристальным девичьим взглядом и пожал плечами. — Она, вроде как, принцесса, а титул у нее такой глупый! Мирхан-бархан, смешно же?.. Ай, ладно. Ты, случаем, не на Площадь собралась?
Айрин наградила незадачливого кавалера милой улыбкой, не затронувшей ее глаз. Она могла бы вновь припугнуть его бабушкой, но зачем идти пешком, если Гром мигом домчит их обоих до центра села?
Площадь — единственный мощенный булыжником пятачок со статуей короля в центре — была местным оплотом культуры, где отмечались важные праздники, свадьбы, похороны, и бесхитростно называлась Площадью.
В Дубовом Перевале не любили сложных имен, потому и детей там нарекали просто и коротко: Лени, Агнес, Нарс, Гуго. Почти ни у кого не было родовых имен, только пара семей могла похвастаться ими. Айрин пыталась разузнать родовое имя Ингеборги: на первый раз получила отказ, на второй — предупреждение, на третий — по любопытному носу. Матушка тоже хранила молчание.
Все, что было у Айрин — имя настоящей матери и свое имя: Айринель.
Они ворвались на Площадь в вихре пыли, поднятой копытами Грома, которая тотчас осела на праздно наблюдавшего за всеобщей кутерьмой купца. Повинуясь жесткой руке Гуго, конь встал на дыбы, и сверстницы Айрин, занятые плетением венков из лент и березовых прутьев к празднику Новолетия, повскакивали с мест, восторженно хлопая в ладоши. Среди них оказалась Агнес. Она отбросила незаконченный венок и направилась к сестре, которую Гуго бережно ссадил с седла.