Перевожу взгляд на Томаса. Остро чувствую: меня могут с ним разлучить, и как я это выдержу, и выдержу ли? Вечный страх, вечная угроза – словно пророчество, от которого отмахиваешься. Словно тихая мелодия, слышная только детям.
Возвращаемся в мою комнату, снова садимся на кровать. Теперь я держу лэптоп.
Кейси указывает на Эдди Лафферти.
– Сколько я жила с Коннором, столько этот тип и околачивался рядом. Это еще до того, как я завязала. Я всю дорогу была как в тумане, но его помню. Он со мной разговаривал. Дружелюбный такой. Сам говорит – а сам пялится. Я думала – может, я ему нравлюсь. Сейчас встретиться предложит. Нет, не предлагал. Они с Коннором вечно куда-то вдвоем исчезали. Не знаю, что делали и где. Я думала, они просто ширяются. Коннор ведь продавал товар. Да и сейчас, наверное, продает.
– Постарайся еще что-нибудь вспомнить, Кейси.
Она смотрит в потолок, затем – в пол.
– Не вспоминается.
– А ты поднапрягись.
– Я много чего позабыла. Даже про себя, не то что про этого Лафферти.
Молчим.
– А давай его спросим! – внезапно предлагает Кейси.
– Коннора? Думаешь, он возьмется помогать – после всего, что сделал?
– Ну да. Тебе, может, и дико, а только Коннор – славный парень. Получше со мной обращался, чем остальные.
– Он же тебя избил!
Кейси молчит – прикидывает что-то.
– На разговор я его вытяну, – говорит она.
Качаю головой.
– Нет, это не годится.
Сестра отворачивается.
– Мы всё решим утром, Кейси. А сейчас нам обеим нужно поспать.
– Пожалуй, ты права, Мик. Ладно, поеду-ка я домой…
Но с места Кейси не двигается. Я тоже сижу как приклеенная.
– Ты не против, если я переночую у тебя?
Выключаю свет. Мы ложимся рядом, в одну постель. Тишина и чувство неловкости.
– Мики, – внезапно зовет сестра.
Вздрагиваю. Слишком поспешно произношу:
– Что? Что?
– Спасибо за Томаса. Ты так хорошо о нем заботишься… Никогда я тебя не благодарила. Теперь вот благодарю.
– Ничего. Обращайся.
– Забавно это.
– Что?
– Ты меня всю дорогу ищешь – а я всю дорогу прячусь.
Выдерживаю паузу.
– По-твоему, «забавно» – подходящее слово?
Кейси дышит глубоко и ровно – заснула уже…
Шестнадцать лет минуло с тех пор, как мы в последний раз лежали в одной постели. Шестнадцать лет – половина прожитого нами. Вижу нас маленьких. Мы убаюкиваем друг друга историями (обычно вычитанными) или просто глядим в потолок, на лампочку (как правило, перегоревшую). Под нами – резкий бабушкин голос. Жалобы по телефону, злобное бормотание – этот выродок то, этот выродок сё. «Погладь меня по спине», – просила Кейси. Я гладила – и возвращалась память о маминой ладони между моих лопаток. Наверное, я пыталась внушить Кейси уверенность: она нужна, она – самая лучшая. Самой себе я казалась сосудом с маминой любовью, которая есть иммунитет к многочисленным жизненным трудностям. Так мы и засыпали, связанные мамой посмертно. Над нами – плоская толевая крыша, что почти не держит тепло. Над крышей – небо в огнях Филадельфии. А что над огнями – откуда нам было знать?
Просыпаюсь от солнечного света. От телефонного трезвона.
Кейси рядом нет.
Сажусь в постели.
Беру сотовый. На экранчике надпись «Дэн Фитцпатрик». Отец.
– Микаэла, это ты? Кейси у тебя?
Оглядываюсь. Кейси нет. Смотрю в окно. Машины тоже нет. Произношу в трубку:
– Наверное, она уже едет к тебе.
Повисает напряженное молчание. Понятно, о чем думает каждый из нас.
Обещаю отцу:
– Я ее найду. Кажется, я знаю, где она.
Да, но как же Томас? Я ведь ему обещала. Не далее как вчера поклялась, что останусь с ним. Вспоминаю рассказ миссис Мейхон – как мой сын бегал в туалет, спускал воду, неумело симулировал болезнь, надеясь, что мама, уезжавшая от здорового мальчика, не бросит хотя бы больного. Сердце буквально разрывается.
Но, кроме сына, у меня есть сестра. Возможно, в эту самую минуту она подставляет под удар сразу две жизни – свою и своей неродившейся дочери, чтобы защитить других женщин. Сколько их на кенсингтонских улицах? Несчитано. И все они в опасности, покуда на районе орудует Эдди Лафферти.
Против воли меня охватывает острая жалость к Ба. Внезапно я осознаю, скольким она пожертвовала, чтобы обеспечить нам с Кейси нормальные условия жизни. Каково ей было работать с утра до ночи – и постоянно бояться: что-то может стрястись с внучками после школьных уроков…
Мысли не отпускают. Как быть? Не разорвешься ведь.
Наконец я решаю: сегодняшние события масштабнее нужд нашей маленькой семьи. На карту поставлены человеческие жизни. Собираюсь с духом и звоню миссис Мейхон.
Как только она приходит, направляюсь в детскую. Прощаться.
Не сразу решаюсь разбудить сына. Смотрю на него, спящего. Сажусь на кровать. Томас открывает глаза. Снова закрывает. Даже зажмуривает.
– Томас… – начинаю я.
– Не уходи.
– Томас, мне нужно отлучиться. По важному делу. С тобой посидит миссис Мейхон.
Он плачет. С зажмуренными глазами. Повторяет «нет», трясет головой.
– Мне плохо. Меня тошнит. Меня сейчас вырвет.
– Извини, Томас. Я должна идти. Если б я только могла остаться с тобой – ни за что бы не ушла. Ты ведь это понимаешь, правда?
Молчание. Томас затих, дышит легко – симулирует глубокий сон.