Алая река

Молча перевариваю. Затем выдаю:

– Прости, что растерялась. Прости.

Удовлетворенный кивок. Атмосфера разрядилась. Трумен разливает чай.

– На службу вернешься?

Вопрос кажется уместным.

Трумену пятьдесят два года. Выглядит на сорок. В манерах особая неспешность – из-за нее впечатление, будто он законсервировал собственную если не молодость, то моложавость. Его реальный возраст стал мне известен пару лет назад, когда приятели устроили ему вечеринку по случаю юбилея. В пятьдесят два Трумен может спокойно уйти в отставку. Пенсия ему обеспечена.

Он пожимает плечами.

– Может, вернусь. А может, и нет. Пока не решил. Жизнь переменилась, и не к лучшему… – Сверлит меня взглядом. – Ты ведь не только для того приехала, чтоб извиниться.

Я не отпираюсь. Я не в силах поднять глаза.

– В чем дело, Мики?

* * *

Когда я, выдохшаяся, наконец замолкаю, Трумен хромает к двери, ведущей из кухни прямо в сонный сад.

– С какого времени о Кейси нет вестей?

– Пола Мулрони говорит – примерно месяц назад с ней общалась. Но она ведь может и напутать…

– Давненько.

На его лице появляется знакомое выражение. Так он смотрит, когда готов к преследованию. Когда готов распрямиться, словно пружина, и мчаться за правонарушителем.

– Что еще тебе известно, Мик?

– Кейси последний раз постила в «Фейсбуке» второго октября. На тот момент она встречалась с персонажем по кличке Док. На ее странице есть фото этого Дока. Или Доки.

Трумен прищуривается.

– Док, говоришь?

– Вот и я тоже удивилась.

– Гм. Док…

– Ты, случайно, не слыхал о таком?

Поразмыслив, Трумен качает головой.

– Может, ты слыхал о Конноре Фэмизоле? Кажется, это его настоящее имя.

– Как-как? Фэмизол? – переспрашивает Трумен. Вижу: ему смешно.

– Ну да. А что такого?

С детства не терплю шуток, которые понятны всем, кроме меня.

– Мик, ты это имя из «Фейсбука» добыла? – уточняет Трумен.

Киваю.

Трумен хохочет.

– Кличка это. «Друзья прежде всего» расшифровывается[16].

Он смотрит так ласково, смеется так снисходительно, что в груди у меня развязывается некий узел. В следующую секунду я тоже прыскаю.

– Вот я бестолочь… А ты сразу просек. Один-ноль в пользу Трумена Дейвса.

Он быстро серьезнеет.

– Мик, а ты заявила куда следует о пропаже Кейси?

– Нет.

– Ну и чего ты ждешь?

Молчу. Ничего я не жду, просто стыжусь сестры.

– Никто не будет ее искать. Глянут в досье арестов – и задвинут дело подальше.

– Ты, Мик, все-таки заяви в полицию. А хочешь, я Ди Паоло поспрашиваю?

Майк Ди Паоло – Труменов приятель из Восточного убойного. Они вместе росли в Джуниате. Вообще Трумен, не в пример мне, компанейский. Когда мы работали в паре, он и меня пытался социализировать.

Отрицательно качаю головой.

– Не хочешь? Тогда хоть Эйхерну скажи.

Нет, только не ему. Эйхерна в семейные проблемы посвятить – от одной мысли все внутри переворачивается. Особенно после сегодняшнего. После моего эпизода. Еще подумает, что у меня нервный срыв…

– Трумен, сам рассуди: если я не займусь поисками сестры, кто вообще займется?

Это верно. Мы, патрульные, – что-то вроде глаз у существа под названием «полиция». Ни сержантам, ни капралам, ни лейтенантам столько не открывается, сколько нам. Именно к нам люди обращаются с просьбой вернуть потерявшегося ребенка. Именно к нам бежит этот самый ребенок, бежит и кричит: «Найдите мою маму!»

Трумен пожимает плечами.

– Так-то оно так; но Эйхерну все равно сказать нелишне будет.

– Ладно, – обещаю я.

Вряд ли я выполню обещание; выходит, вру?

– Врешь, – констатирует Трумен.

Улыбаюсь.

Он глядит в пол. И медленно произносит:

– Есть один человек; он, пожалуй, знает этого Дока-Доку.

– Кто такой?

– Пока не заморачивайся. Я сам проверю. Надо же нам с чего-то начинать.

– Нам?

– У меня времени – прорва, – говорит Трумен, косясь на травмированное колено.

Понятно, почему он ввязывается.

Потому что, как и я, Трумен – человек азартный.

* * *

Следую совету Трумена, даром что все во мне этому противится.

Эйхерн не выносит, когда его накручивают перед планеркой; но я специально примчалась на работу пораньше. Стучусь к нему в кабинет.

Он поднимает голову. В лице тревога. Выражение сохраняется всего один миг. Увидев, что это я, Эйхерн кроит улыбку.

– Офицер Мики Фитцпатрик! Как самочувствие?

– Прекрасно. Гораздо лучше. Не понимаю, что это со мной вчера такое было. Наверное, обезвоживание организма.

– Это в смысле – сушняк? После бурной вечеринки, да?

– Вроде того, – подстраиваюсь под Эйхернов тон. Не добавляю: «Ну да, мы с моим четырехлетним сыном оторвались по полной». Может, Эйхерн и не помнит, что у меня есть сын…

– Вчера вы меня здорово напугали, Мики. С вами такое раньше бывало?

– Никогда, – вру я.

– Тогда ладно.

Сержант снова утыкается в свои бумаги. Поднимает взгляд.

– Что-то еще, Мики?

– Мне надо с вами поговорить. Это не займет много времени.

– Валяйте, только, чур, коротенечко. Планерка через пять минут.

– Дело вот в чем…

Язык присыхает к нёбу. Никогда не представляла, что о ситуации с Кейси вообще можно рассказать – тем более коротенечко.

– Лучше я вам мейл пришлю, – выдавливаю я.

Сержант Эйхерн невозмутим.

– Как хотите, – произносит он с явным облегчением.