Алая тигрица

Ана отпрянула, инстинктивно опустив голову, и схватилась за капюшон, чтобы закрыть лицо. Она отчетливо ощущала, как набухли на руках под перчатками вены – признак использования ей силой родства.

Но из темноты донесся шепот.

– Спасибо.

Ана медленно подняла глаза. На одно мгновение, на один стук сердца они взглянули друг на друга, во взгляде девочки читалась неуверенность, но вместе с ней и непоколебимость.

– Доротя! – Сапожник с трудом поднялся на ноги. Группа горожан наблюдала за происходящим, и их лица искажал ужас, когда они осматривали сцену перед ними.

Девочка встрепенулась и побежала к отцу. Когда сапожник заключил ее в объятия, он бросил на Ану испуганный взгляд. Несколько мгновений они смотрели друг на друга с противоположных сторон улицы.

А затем, к удивлению Аны, он неуверенно поднял руку и опустил голову, после чего быстро повернулся и, приобняв ребенка, зашагал прочь. Остальные последовали его примеру, некоторые, кивнув Ане. И один за другим, они ускользнули в ночь.

Ана осталась на месте, стоя на коленях в снегу. Теперь она чувствовала боль в руках и пальцах, ощущала, как набухли под кожей вены. Ее сила родства все еще была горячей от крови четырех отнятых ею жизней, кругом остывали тела.

Всего луну назад она, возможно, отступила бы и ничего не сделала. Ана снова услышала, как девочка прошептала «спасибо»; увидела, как ее отец кивнул в знак благодарности.

Они были ее людьми. И вместо того, чтобы содрогнуться от отвращения и страха при виде нее, они благодарили ее за спасение.

Искра надежды вспыхнула в ее сердце, превратившись в решимость. Ее люди показали ей, что нуждаются в ней. Что она совершенно не похожа на Морганью и не такое чудовище, каким ее представлял Сеин.

Она с трудом поднялась на ноги. Перестала опираться рукой о стену и подняла подбородок. Посмотрела на залитые кровью улицы и мерцающее оранжевое свечение, отражающееся в облаках, словно пламя, вырвавшееся из глубин ада.

Красный цвет снова просочился в ее глаза. Вены на руках вздулись.

Ана была Анастасией Михайловой, кровяной аффиниткой и законной императрицей Кирилии.

И она будет сражаться за свой народ.

4

Рамсон лежал, растянувшись на койке, в одной из комнат «Сломанной стрелы». Сквозь треснувшее окно просачивался лунный свет, но он предпочитал оставаться в тени.

Уже близилась полночь, прошел час с тех пор, как они с Аной должны были здесь встретиться. Даже когда он подбросил серебряник к потолку, наблюдая, как тот бледно сверкает, он не мог сдержать легкую панику.

Где она?

Он так привык к ее присутствию, что ее исчезновение начинало вызывать беспокойство. Путешествуя вместе с ней, он коротал дни в препираниях, наслаждаясь моментами, когда его комментарии вызывали ее свирепый взгляд или раздраженное рычание.

Но были ночи, когда он любезно уступал ей кровать, и она принимала это как должное. Рамсон не возражал. Он наблюдал за ней, лежа на полу, рассматривая изящный изгиб шеи, мягкое трепетание ресниц, строгий изгиб рта, не смягчающийся даже когда она спала.

Он встряхнул головой, чтобы отогнать мысли. Серебряные часы у него на груди отсчитывали минуты. Прошло слишком много времени.

Только Рамсон встал, как шум заставил его замереть. Звук был невесомым, таким тихим, что его можно было принять за скрип стен старой гостиницы под порывами блуждавшего снаружи ветра.

Но чувства Рамсона обострились. Он подошел к двери и прижался к ней, лунный свет прорезал лишь кончик его ботинок. Медленно, чтобы не издать ни звука, он вытащил свой мизерикорд.

Снова приглушенный звук шагов, и на этот раз громкий скрип донесся с лестничной площадки второго этажа. Рамсон выбрал эту комнату именно по той причине, что мог услышать любого незваного гостя, направлявшегося сюда.

В замочной скважине едва слышно заскрежетала булавка, а затем с щелчком повернулась ручка.

Дверь открылась, и внутрь ворвались двое мужчин в толстых мехах и темных ватниках, прошитых заплатками. Их движения были неуклюжими, и одного взгляда на их лица и руки хватило, чтобы отметить отсутствие признаков, указывающих на связь с подпольной бандой.

Видимо, это были простые негодяи, рыскавшие по Дамбе в поисках добычи. И теперь они нашли золотую жилу.

Рамсон прочистил горло.

– Не меня ищете? – спросил он и, когда они повернулись к нему, набросился на них.

Он щелкнул серебряником, с которым до этого играл, и тот полетел, словно снаряд, попав одному из мужчин прямо в глаз. Когда мужчина отшатнулся, прижимая руку к лицу и завывая от боли, второй прыгнул вперед.

Рамсон легко увернулся, когда меч его противника обрисовал дугу и прорезал воздух на волосок от его носа. Он повернулся и выдохнул.

– Нос – лучшая часть моего лица, – сказал он. – И мне не нравятся твои попытки его отрубить.

Мужчина зарычал и бросился на него, но Рамсон уже все понял. Эти мерзавцы дрались по-уличному: грязно, без какой-либо техники. Рамсон тоже дрался грязно, но был хорошо обучен.

Он с легкостью подрезал удар негодяя. К тому времени, когда мужчина вернул равновесие, было уже слишком поздно.

Лезвие Рамсона пронзило его горло.