Алайна. Уроки благодарности и лжи (СИ)

Мы вышли из вестибюля, и я, бросив на мужа последний взгляд, углубилась в коридоры мрачного особняка.

- Эстер гораздо лучше поняла о чём я говорю, чем вы, - подала голос сопровождающая. – Верно, девочка?

Та в ответ на эти многозначительные слова промолчала, лишь сжала мою руку сильнее.

Нас привели в просторную залу, которая вполне могла сойти за бальную. Не менее мрачная, чем остальные, она ощутимо отдавала затхлостью и запустением. Окна занавешены – свет проникал только в немногочисленные щелки, в которые мог пробраться. У дальней стены находили два ветхих стула, между ними – стол, на котором находилось… нечто.

Оно походило на высеченную из камня фигуру женщины, увенчанную головой хищной птицы. Её глаза были закрыты; клюв выглядел устрашающе. Обе руки были разведены в две стороны, и меня посетило нехорошее предчувствие.

- Садитесь, - устало сказала наша провожатая. – Каждая из вас должна вложить свою руку в руку Киллариума.

- И что будет дальше? – я не спешила выполнять указание.

- Он вынесет свой вердикт, - отчеканила женщина.

Мы с Эстерситой настороженно присела по обе стороны от страшного артефакта. Если для меня его вид был просто неприятен, то девочка вся просто скукожилась и закрыла глаза перед тем, как подать свою руку для проверки.

Артефакт со стороны Эстер тут же ожил: открыл один глаз и сжал её руку. Она пискнула и попыталась выдернуть конечность обратно, но Киллариум держал крепко. От испуга я дезориентировалась, и тоже схватила птицу за руку. Тут же открылся её второй глаз.

- Аааааах! – протяжный вздох, совсем не похожий на карканье или любой другой звук, свойственный птице. – Он… Он был наказан!

Несколько низких голосов, от которых у меня пошли мурашки по коже, слились в один. Эстер вдруг выпрямилась; на её лице не было ни кровинки.

- Тот, на чьём лице сложно разглядеть добродетель, не прощён и не благословлён на дочернюю любовь, которая всё равно найдёт его. Его отметина снилась той годами. Это есть причина, по которой в удочерении… отказано.

Руки Киллариума расжались; Эстерсита тут же вскочила с кресла и отбежала на несколько метров.

- Отказано, - эхом отозвалась провожатая. – Я впишу эти данные в ведомость.

- Отказано! – залилась слезами Эстер. – Мне придётся вернуться в приют!

- Отказано, - заторможено повторила я. – Почему?

- Киллариум не обязан разглашать причину, - недовольно пояснила дама. – Его решения не подлежат оспариванию.

- Сколько? – я вперила решительный взгляд в её лицо. – Я предлагаю вам деньги. Назовите суму, и вы её получите.

- Извините? – повысила голос женщина. – Вы пытаетесь меня подкупить?

- Да, - без обиняков ответила я. – Я прошу вас внести в ведомость информацию, что Киллариум дал своё согласие. Кроме нас троих никто не слышал его решения.

- Это невозможно, - я удивилась, услышав в её голосе сочувствие. – Киллариум проходит ежемесячную проверку магами-артефакторами. Они запросто вычислят подлог. Сожалею, но девочку нужно вернуть в приют в течение десяти дней.

Ни живые, ни мертвые, мы вышли на улицу, где нас ждал Рэн, который всё понял, лишь взглянув в наши лица.

- Отказ? – искренне удивился он. – Что же повлияло на решение Киллариума?

- Не знаю, - мне просто хотелось сесть и расплакаться. – Кто-то там был наказан… Короче, эта дурацкая птица нас киданула. – У меня защипало в носу. Эстер беззвучно плакала.  

Рэн обнял нас обоих одним движением.

- У нас есть десять дней, и я переверну всю Каллахару, но мы добьёмся положительного решения в управлении. – Твёрдо произнёс он. – Скоро придёт ответ на мой запрос о всех, чьи дети были похищены семь-восемь лет назад. Что-то да прояснится.

39

Супруг провёл нас домой и поспешил в жандармерию, оставив меня с Эстер вдвоём. Мы с ней сидели рядом на кровати в моей комнате, и просто не знали о чём говорить.

- Постарайся вспомнить ещё что-то, - в который раз просила я. Губы и горло пересохли, но у меня не было сил даже просто сходить на кухню за кружкой воды.

- Я пытаюсь! – она уже не плакала, но её лицо было распухшим от слёз. – Я рассказала всё, что помню!

- Ты должна вспомнить своё имя, - я покачала головой. – Так круг поисков сузится, и Рэну будет проще найти твоих родителей.

- Если они ещё живы, - мрачно отозвалась девочка. – Их смерть – единственная приемлемая для меня причина, почему они меня не искали.

- С этим разберёмся потом, - пробормотала я. – Ложись спать, Эстер. Возможно, наутро тебе полегчает.

Я провела девочку в её комнату и уложила в постель. Заморенная за день и испытавшая потрясение, она уснула, едва её голова коснулась подушки. Меня же пробрала решимость: этой ночью я ещё долго не засну.

Выйдя в холл, собралась. Наверх на дневное платье надела платье-плащ, которое так здорово пригодилось мне вчера; обулась. Дохнувший мне в лицо вечерний уличный холодок немного привёл меня в чувство и успокоил раздраженную слезами кожу; в голове прояснилось. Я шла в особняк Ольгерда, и была готова молиться, лишь бы он был в состоянии мне помочь.