Алакет из рода Быка

Свободные концы ремней привязаны к седлам коней двух динлинов, едущих справа и слева. Динлины держали в руках копья, у поясов покачивались кинжалы в кожаных ножнах с бронзовыми бляшками. Сзади ехал на стройном вороном коне третий, в красном, словно камень динлинских гор, халате из шелка. Рядом с берестяным колчаном, полным стрел с орлиным оперением, у седла повисла длинная плеть. Суровая складка залегла между его темными бровями, и продолговатое лицо с чуть опущенными вниз углами губ казалось от этого старше, хотя динлин был еще молод.

— Мир тебе, старший брат наш.

Женщины склонили головы перед всадником.

— Мир и вам, сестры! — приветствовал их всадник и проехал вперед. Старая динлинка в желтом, надвинутом на брови платке покачала головой:

— Деды учили нас, что рука динлина одинаково должна уметь взяться за мотыгу, лук и клевец, соорудить котец [20]и ловчую яму на зверя. Но с тех пор как старейшина гонит на свои поля все больше и больше рабов, сыновья и племянники его лучше умеют держать в руках плеть, чем аркан скотовода!

— О чем сокрушаешься ты, тетушка Ольбак? — возразила черноглазая девушка в сером, с красной обшивкой халате. — Ведь дикие люди северных лесов и далеких южных пустынь для того и созданы, чтобы быть говорящим скотом высокорожденных динлинов!

— Как не совестно тебе, дочь моя, поучать старого человека! — отозвалась Ольбак. — Разве не говорят того же самого о нас злобные хунны, что, словно шакалы, бродят по степям, когда зайдет солнце? Ведь так же томятся в неволе в чужих странах мои старший сын и дочь, которых увезли хунны… Может быть, так же гонят их плетьми злобные надсмотрщики…

Ольбак поднесла конец платка к глазам.

Девушка смешалась с толпой подруг.

Но вот холмы расступились, и перед женщинами раскинулась широкая равнина, на которой повсюду зеленели дикие травы. Вдали рыбьей чешуей искрились воды оросительного канала, проведенного сюда от Великой реки.

— О-о-э, о-э-э!.. — неслось оттуда печальное пение.

Рабы все как один то склонялись, рыхля коричневую землю, то распрямлялись, поднимая мотыги. Надсмотрщики с копьями в руках двигались по обе стороны шеренги невольников. А дальше, у самого края канала, возвышалась фигура всадника на вороном коне.

Ольбак снова проворчала, прикрыв рот широким рукавом халата:

— Дед достойного Ченбака знал, как обработать поле… Но сам достойный Ченбак, видно, умеет обрабатывать его только глазами!..

И женщины, мерно взмахивая мотыгами, двинулись по полю. Ольбак взглянула на Мингюль, идущую справа, вздохнула и начала грудным низким голосом:

Опустим в землю мотыги!
Ой, опустим, о-э-э! —

подхватили женщины.

Песня, словно на крыльях, понеслась по полю:

Землю твердую, как камень, сделаем мягкой,
             как облако!
Ой, сделаем, о-э-э!
Дети бросят из корзин в землю зерна!
Ой, бросят о-э-э!
Гор хозяин зерна наши согреет, духи вод напоят влагой!
Ой, напоят, о-э-э!

На противоположном берегу канала появился всадник. Рыжий конь под ним тяжело дышал, вздымая потемневшие от пота бока. Видно, неблизкий путь проделал он по горам, неся на себе высокого, широкоплечего, словно отлитого из железа, хозяина.

Плотно облегавший тело динлина дорожный кожаный халат поскрипывал на широких плечах, словно готовясь лопнуть от вздувшихся, как каменные глыбы, мускулов.

— Мир достойному брату Ченбаку! — бычьим голосом проревел всадник. Тронул поводья, и конь его перенесся через канал.

— Мир прославленному брату Дугундэю! — ответил Ченбак. Всадники не торопясь поехали вдоль канала, осматривая поля.

— Смотри, сестрица! — девушка в сером халате коснулась губами уха Мингюль. — Смотри, это твой будущий муж! Неспроста каждый раз после охоты проезжает он по земле нашего рода. Счастливица! — добавила она. — Ты станешь дочерью рода Барана и родственницей самого князя…

Мингюль рассеянно улыбнулась, пожала плечами и ничего не ответила. За шесть лет мысль о муже стала для нее привычной. Как большинство динлинских девушек, она была с детства обручена с тем, чьи родичи отдали за нее плату отцу и старшему брату.

Говорили, что когда десятое лето жизни Мингюль сменилось осенью, увидел ее проезжавший через селение родственник князя — могучий Дугундэй. А через два дня отец и мать Мингюль нашли у своих дверей сосуд сватовства со знаками рода Барана…

А песня плыла и плыла по степи, улетая за Великую реку к склонам далеких гор: