Алан Мур. Магия слова

В «Хранителях» очевидна глубокая ирония, которую мы видим и в остальном творчестве Мура, а значит, ее можно принять за что-то вроде цельного мировоззрения Алана Мура. Критик Джон Лойд говорит, что намек на это мировоззрение (которое сам он называет Большой Шуткой) содержится в эпизоде, где Роршах убивает Грайса[512]. Когда Роршах рассказывает эту историю психиатру, заканчивает он ее тем, что мы «рождаемся из небытия, рожаем детей, таких же несчастных, уходим в небытие. Больше ничего. Жизнь случайна. Нет в ней законов, кроме тех, что мы воображаем сами, когда слишком долго на нее пялимся. Нет смысла, помимо того, что мы ей навязываем. Этот неуправляемый мир вовсе не создан сверхъестественными силами». «Большая Шутка» в том, что, хотя большинство персонажей утверждает, что мир «неуправляемый», на самом деле это не так. «Хранители» – полная противоположность «неуправляемости»; это почти наверняка самый продуманный комикс в истории, с выдающимся вниманием к детали. В первом сценарии Мур уделяет на первую панель – крупный план смайлика, лежащего в канаве, – пятьдесят шесть строчек. При этом Гиббонс находит место, чтобы добавить еще больше хитросплетений, чем есть в сценариях. По мере развития серии сценарист и художник становятся только увереннее в себе, и конечный результат усложняется все больше. Пятый номер выстроен в виде изощренного палиндрома, с почти идеально симметричной последовательностью событий. Значит ли это, что прав Доктор Манхэттен? Он может помнить будущее так же хорошо, как прошлое, так что видит только закономерности. Но это не освобождает – это значит, что он заперт в часовом механизме причин и следствий, обречен видеть все связи мира, не может сойти с предопределенного курса действий, остается лишь марионеткой со способностью «видеть струны». Доктор Манхэттен и Роршах не могут быть правы оба – по крайней мере без оговорок, – но в итоге это не имеет значения: у них обоих философия одинаково пессимистичная и нигилистская.

«Хранители» являют нам мир, где движущая сила судьбы – мрачная ирония. Все лишь одна большая шутка, как замечает не один персонаж.

КОМЕДИАНТ: Слушай… как только понимаешь, что весь этот мир просто большая шутка, в нем имеет смысл быть только Комедиантом.

ДОКТОР МАНХЭТТЕН: Сожженные деревни, мальчишки с ожерельями из человеческих ушей… это шутка?

КОМЕДИАНТ: Эй… разве я говорил, что это хорошая шутка? Я просто стараюсь соответствовать…

Похожие сантименты выражает «Убийственная шутка»:

ДЖОКЕР: Жизнь – шутка! Все человеческие ценности, все, за что человек когда-либо боролся, – не более чем ужасный, безумный розыгрыш! Так почему ты не хочешь увидеть смешную сторону? Почему ты не смеешься над шуткой?

БЭТМЕН: Потому что я ее уже слышал… и даже в первый раз было не смешно.

То же самое мы встречаем и в более легковесном примере, который Мур приводит в статье 1986 года о ремесле написания комиксов, когда раскрывает персонажа – полицейского, коллекционирующего марки, – через монолог о его определяющем моменте жизни: «Я просто смотрел на альбом с марками и бесценную коллекцию, которую собирал много лет, а потом вдруг осознал, что раз я так глупо вклеил их прямо в альбом с помощью промышленного клея, то они больше ничего не стоят. Тогда я понял, что вселенная – просто жестокая шутка над человечеством, а в жизни нет смысла. Я стал цинично относиться к человеческому бытию и увидел неотъемлемую тщетность всех стараний и человеческой борьбы. И тогда решил вступить в полицию»[513].