Алана Инош

Не знаю, зачем доктор Якушев это сделал, но он поцеловал Альбину, а она не сопротивлялась. И даже улыбнулась:

– Вам не противно?

– Нет, – сказал доктор Якушев.

Он снова хотел поцеловать её, но в этот момент из моих помертвевших рук выпала сумочка, в которой лежал флакон средства для укрепления и стимуляции роста волос. Доктор Якушев обернулся, увидел меня, и на его лице отобразилось смущение. Встав с дивана, он как ни в чём не бывало поприветствовал меня:

– Добрый день, Анастасия. Как вы себя чувствуете? Отчего вы перестали ко мне ходить? Ведь я говорил вам, что необходимо провести ещё несколько сеансов.

– Спасибо, я уже хорошо себя чувствую.

Это сказал странный и глухой, чужой голос, совсем не похожий на мой. Альбина выпрямилась и тоже встала. Протянув ко мне руку, она пробормотала:

– Настенька…

Я бросилась сломя голову прочь, ничего не видя перед собой. Заскочив в какую-то дверь – это оказалась ванная, – я закрылась изнутри и сползла по стене на пол. Мертвящая боль обняла меня холодом, кристаллы инея вонзились мне в сердце. Парализованная, я сидела на холодном кафеле. Перед глазами у меня стояла картина этого поцелуя. Боль согнула меня пополам, и я прижалась к полу щекой.

– Настя! – послышался за дверью голос Альбины. – Ты здесь? Заинька, милая, отзовись!

Она попыталась открыть дверь, но, разумеется, не смогла. Я не отвечала, сжавшись на полу в позе зародыша: от боли я не могла даже говорить.

– Утёночек, солнышко моё! – звала Альбина. – Я знаю, ты там. Открой, впусти меня. Ты не так поняла… Это не то, что ты подумала. Между мной и Андреем Фёдоровичем ничего нет.

Я молчала. Боль отдавалась во мне ледяными раскатами. Не было ни мыслей, ни чувств – только боль.

– Настя… Родная, малыш, красавица моя! Пожалуйста, выходи. Он уже уехал – я попросила его. Прости… По-дурацки получилось. Не знаю, зачем он это сделал, но между нами точно ничего нет и не было. Поверь мне!

Я не шевельнулась. Альбина звала меня, стучала в дверь, а потом послышалось какое-то шуршание, и её тихий голос раздался уже невысоко над полом:

– Любимая… Умоляю тебя, открой. Это просто недоразумение. Понимаю, это глупо звучит, но это так. Я люблю тебя, ты же знаешь.

Я подползла к ванне и открыла воду. Зачем – не знаю: наверно, от боли у меня замкнуло в голове. Альбина встревожилась:

– Что ты там делаешь? Настя, открой сейчас же! Открой, или я вышибу дверь!

Я подставила под струю ладонь, умыла лицо. Прозрачная, чистая вода с журчанием лилась в белую ванну. Прислонившись щекой к холодному краю, я смотрела, как она текла и текла, и уровень её медленно поднимался.

– Анастасия! – раздался голос Альбины уже снова сверху. – Открой, или я сейчас позову Рюрика.

Я подползла к двери и отодвинула щеколду, а потом отползла на место. Альбина, шаря перед собой руками, искала меня. Наконец нащупав меня, она вцепилась мне в плечи.

– Зайка, что с тобой? Не молчи, скажи хоть слово!

Её голос дрожал от чрезвычайной тревоги, она почти плакала, при этом ощупывая меня и обнюхивая. Я молчала.

Альбина опустилась на пол рядом со мной, и некоторое время молчала, вслушиваясь в журчание воды. Её рот раздражённо скривился, и она, нащупав кран, закрыла его, а потом стиснула мою холодную руку и крепко поцеловала.

Ещё минуту, длинную, как вечность, мы сидели в ванной и слушали ледяную кафельную тишину. Альбина устало провела рукой по голове, приминая короткий ёжик волос.

– Утёночек мой родной… Верь мне. С Андреем Фёдоровичем у меня ничего нет и никогда не было. Но я его очень люблю…

Это слово – «люблю» – отозвалось во мне пульсирующей судорогой боли.

– Да, люблю, – повторила Альбина. – Он мой хороший друг. Шесть лет назад, когда со мной случилось это… – она дотронулась пальцами до лица, – он очень поддержал меня. Наверно, только благодаря его поддержке я не сошла с ума и не озлобилась на целый свет. Я ему очень благодарна.

В гулкой кафельной тишине послышался мой голос:

– Значит, друг?

– Да, милая, – ответила Альбина. – Лишь друг, и не более того.

Ледяное молчание царило ещё долго. Мы уже сидели на кухне, а Мадина заваривала чай. Боль превратила меня в каменную глыбу. Мыслей по-прежнему не было, они тоже окаменели. Мадина ушла, а мы остались с чашками чая, который остыл, так и не выпитый нами.

– Малыш… Сколько ты ещё будешь сводить меня с ума этим молчанием?

Альбина стояла у окна, вдыхая холодный воздух, струящийся в приоткрытую форточку. Не дождавшись ответа, она вздохнула. Подойдя ко мне, она опустилась на колени, накрыв мои руки своими.

– А он, кажется, относится к тебе не совсем как друг, – проронила я, преодолев странное оцепенение.

Альбина покачала головой.

– Нет. Между ним и мной не может быть ничего, кроме дружбы. Ты мой родной человечек, моя любимая девочка. Никто, кроме тебя, мне не нужен. Ты сделала чудо… – Альбина снова провела рукой по голове. – Вот это. Ты обладаешь какой-то целительной силой. Твои руки… Они чудотворные.

Её губы горячо щекотали мне руки, и от каждого их прикосновения на моём обледеневшем сердце оставался талый след.

– Я люблю тебя, малыш.