Alana Inosh

Он изо всех сил старался замять неприятный момент, но всё равно всем стало неловко. Разлад коснулся этого дивного дня своей разрушительной рукой. Солнце не перестало светить, сосны – тянуться к небу, а вода – сверкать и манить, но всё это уже как-то не радовало. Лёха с Леной развили бурную деятельность вокруг мангала, Стас с Викой нюхали и облизывались в предвкушении, Андрей потягивал пиво, а я… Странное дело, во мне почти ничто не шелохнулось. Я вдруг поняла, что Андрей был мне совершенно чужим человеком. И когда я напилась на той вечеринке, во мне говорила не ревность, а скорее задетая гордость. Я с грустью смотрела на Лену… Вот она коснулась своим локотком локтя Лёхи, вот украдкой цапнула его за подтянутую, упругую и круглую ягодицу, вот улыбнулась, а в глазах – тепло. Они были половинками друг друга, между ними была та связь, которой у нас с Андреем и не пахло. Вся эта затея с поездкой на озеро казалась глупой и ненужной. Сидеть и делать вид, что мне весело, у меня просто не было ни сил, ни желания… Но я почему-то делала это.

Когда шашлыки были съедены, а в каждом из нас сидело по меньшей мере по литру пива, Лёха достал гитару. Он неплохо играл и пел, а закат горел на янтарных стволах сосен. Это был бы чудесный вечер, если бы не пустота в моей груди и тоска по всему хорошему, что уже нельзя вернуть. Девчонки слушали, мечтательно подпирая щёки руками, а мне хотелось выть от навалившейся на меня печали.

Я долго не могла заставить себя пойти в палатку. Сидя на песке, я смотрела на лимонно-жёлтую зарю, догоравшую над тёмной стеной из сосен. Потом закрыла глаза и стала слушать звуки. Вечерний ветерок гладил мне плечи… Обгорела всё-таки, несмотря на все предосторожности и кремы. Вдруг – лёгкий поцелуй. Или мне опять почудилось и я сплю наяву? Нет, снова чьи-то губы нежно и шелковисто касались моей измученной солнцем кожи, исцеляя её. Невидимые пальцы играли с прядями волос, отодвигая их с лица и шеи и освобождая дорогу поцелуям, которые медленно взбирались вверх…

Пытаясь поймать шутника, я обхватила руками лишь воздух. Снова никого… Только озеро, сумрак и умирающий закат.

Я бы предпочла вообще не заходить в палатку, но не ночевать же под открытым небом? Со вздохом я откинула полог и забралась внутрь. Одна из постелей была занята: Андрей лежал носом к стенке, делая вид, что уже видит десятый сон. Вот и моя сумка. На ощупь в сумраке я нашла запасную футболку и штаны, натянула на себя и улеглась.

Через некоторое время над ухом послышался нахальный и навязчивый писк, причём – со стереоэффектом, сразу с нескольких сторон. Голодные кровососы активизировались с наступлением ночи… Несколько минут я маялась, отгоняя их, а потом вспомнила, что взяла с собой спрэй. Порывшись в сумке, я нашла баллончик, побрызгала себе на ладони и натёрлась. От меня кровососы отстали, а Андрей время от времени то взмахивал рукой, то хлопал себя по уху. Минут пять я про себя потешалась над ним, а потом подала голос:

– Какой гордый: лучше быть заживо сожранным, чем попросить спрэй от комаров, да?

– Я думал, ты уже спишь. Не хотел будить, – отозвался он. Это были его первые за весь день слова, обращённые ко мне.

– Да ладно тебе, – усмехнулась я. – Кто же успеет уснуть за пять минут? На, гордый ты мой страдалец.

Я сунула ему баллончик. Забавно, но сейчас я не чувствовала к нему ничего, кроме желания рассмеяться. И жаль было его, глупого. Так странно было думать, что когда-то я обнимала этого мужчину, целовала, занималась с ним любовью, готовила ему завтрак в постель, говорила нежные слова… А теперь – как отрезало. Чужой, и всё. И не в царапинах было дело. Наверно, это началось задолго до них.

– Спасибо, – пробурчал он, возвращая спрэй.

Я решилась.

– Слушай, Андрюш… Лёха, конечно, молодец и всё такое… Но из его затеи помирить нас ничего не выйдет. За эту неделю, что мы не виделись, я многое обдумала, разобралась в своих чувствах… Мне кажется, мы не подходим друг другу.

Андрей, выслушав меня, помолчал пару секунд и спросил:

– Тебе кажется или ты уверена?

– Да какая теперь разница, – пожала я плечами.

– А такая… Когда кажется – креститься надо. А если уверена – значит, уверена.

Я хмыкнула.

– Уверена, уверена.

– Ну, так и говори, – проворчал Андрей. – Ненавижу это ваше бабское «кажется»…

Я решила не обижаться. Он всегда грубил, когда были задеты его чувства. На миг я допустила, что он всё-таки что-то чувствует ко мне, и мои слова причинили ему боль. Но он же мужчина, а мужчины не плачут. Мне стало не по себе.

– Андрюш, ты прости…

– Что уж теперь говорить, – ответил он. – Пути отступления ты себе, как я понимаю, подготовила.

– Ты это о чём? – нахмурилась я.

– Да ладно притворяться-то… Ты прекрасно понимаешь, о чём.

Я с тяжким вздохом улеглась на спину. Боже, какая бесконечная усталость и тоска по убитому времени… Но что толку носить по нему траур? Ведь эти полгода уже не вернуть. Впрочем, полгода – это не так уж много, если подумать. Если бы это были пять или десять лет, причём – в браке… Вот где ужас, боль и сожаление!