Аластор

Кедида замолчала — ее внимание было поглощено чем-то другим. Там, где латераль сливалась с магистралью Диссельберга, она неожиданно сказала:

— Джанти, здесь мы разойдемся. Я договорилась о важной встрече, мне нужно торопиться.

У Джантиффа челюсть отвисла:

— Как же так? Я думал, мы проведем вечер вместе — может быть, у тебя...

Кедида с улыбкой покачала головой:

— Невозможно, Джанти. Пожалуйста, не обижайся. Я пошла, у меня нет времени.

— Но я хотел к тебе переехать! Мы хотели...

— Нет, нет, нет! Джанти, будь человеком! Увидимся в столовке.

Джантифф вернулся в Розовую ночлежку в самых расстроенных чувствах. Скорлетта ссутулилась за столом в гостиной, раскрашивая бумажные шары последними остатками его пигментов — синим, черным, темнозеленым, еще какими-то.

Джантифф только руками развел:

— Ну что это такое! Поймите наконец, Скорлетта — так нельзя, это ни в какие ворота не лезет!

Скорлетта обернулась — на ее побледневшем лице Джантифф впервые заметил отчаяние. Она молча вернулась к работе, но вскоре процедила сквозь зубы:

— У тебя все есть, а у меня ничего нет — вот что ни в какие ворота не лезет!

— Что у меня есть? — голос Джантиффа задрожал, стал высоким и жалобным. — У меня тоже ничего нет! Вы все забрали! Ни коричневого пигмента не осталось, ни черного, ни зеленого, ни синего! Охра кончается. Чем я буду рисовать? Одними красными тонами, оранжевым и желтым? Подождите-ка — желтого тоже нет?...

— Слушай, Джантифф! Мне нужны талоны — иначе Танзель не сможет поехать на пикник. Она никогда нигде не была и ничего не видела, даже жрачки не пробовала. Да, я потратила твои драгоценные краски — что с того? Ты из обеспеченной семьи, всегда можешь получить новые краски, а мне приходится мастерить и продавать чертовы культовые шары, чтоб их разорвало!

— Почему бы Эстебану не заплатить за Танзель? У него «деревянных» хоть отбавляй.

Скорлетта горько усмехнулась:

— Эстебан слишком много думает о себе, чтобы делиться с другими. По правде говоря, ему следовало бы родиться в одном из Каторжных миров — там он стал бы главарем какого-нибудь преступного синдиката. Или эксплуататором. В любом случае, Эстебан — не эгалист. Ты представить себе не можешь, какие дикие махинации он проворачивает!

Обескураженный горячностью Скорлетты, Джантифф присел на диван. Скорлетта продолжала мрачно тыкать кистью в свои поделки. Джантифф проворчал:

— И кому нужна вся эта дрянь, на которую вы изводите мои пигменты?

— Кому нужна, тому нужна! Стою на углу в Дисджерферакте — люди подходят, покупают шары, талонов не жалеют. Зачем они им? А зачем мне это знать? Лишь бы покупали. Дай-ка оранжевой краски... Джантифф! Перестань упрямиться, тебе это не к лицу!

— Да берите вы, берите! Но это в последний раз. С сегодняшнего дня я запираю все пигменты на замок!

— Не будь таким мелочным.

— А вы очень великодушны — за чужой счет!

— Не распускай язык, Джантифф! Не дорос еще со мной так разговаривать! Включи экран. Шептуны выступают с важным объявлением, хочу послушать.

— Сплошную болтовню у вас передают, — брюзжал Джантифф. — Никогда ничего нового.

Встретившись глазами с горящим взором Скорлетты, однако, он нехотя поднялся на ноги и включил экран.

Джантифф решил написать письмо домой:

«Дорогие мои мама, папа и сестры!

Прежде всего — неизбежные просьбы. Не хочу никому надоедать, но обстоятельства сложились не в мою пользу. Пожалуйста, пришлите мне пигменты еще раз, двойной запас. Здесь их невозможно достать — как, впрочем, и все остальное. Тем не менее, жизнь идет своим чередом. Однообразное питание опротивело до смерти. В Аррабусе каждый только и думает, что о «жрачке». Мои знакомые собираются устроить «цыганский пикник». Понятия не имею, что это такое, но меня пригласили, и я поеду — хотя бы для того, чтобы на несколько часов забыть о всячине со смолокном.