Аластор

— Не делай из мухи слона! Нарисуй еще набросок или пошли другой. Все это не имеет абсолютно никакого значения — не считая того, что ты постоянно и целенаправленно действуешь мне на нервы.

— Приношу глубочайшие извинения! — съязвил Джантифф. — Последую вашему совету и пошлю другой набросок. Не забудьте передать мои поздравления свистуну.

Скорлетта только пожала плечами и закончила связывать шары:

— Теперь, Джантифф, будь так добр, помоги мне отнести шары в квартиру Эстебана — он знает торговца, обещавшего сбыть их подороже.

Джантифф начал было протестовать, но Скорлетта оборвала его:

— В конце концов, Джантифф, всему должен быть предел! Ты всю жизнь купался в роскоши — а теперь не хочешь помочь бедной девочке попробовать, что такое настоящая еда?

— Неправда! — рассердился Джантифф. — Только вчера мы с ней ездили в Дисджерферакт! Я на каждом углу покупал ей хрустящие водоросли,[71] и сладкие сосульки, и пирожки с угрями — до тех пор, пока она не сказала, что скоро лопнет!

— Ладно, ладно, не отлынивай! Подсоби-ка — шары легкие, я же не прошу тебя мебель таскать.

Всем видом показывая, что не согласен с таким обращением, Джантифф позволил нагрузить себя связками культовых шаров. Скорлетта забрала остальные связки, и они отправились по коридорам к Эстебану. Скорлетта пнула дверь квартиры Эстебана — тот выглянул в коридор. Увидев шары, он не проявил энтузиазма:

— Так много?

— Да, так много! Я их сделала, а ты их продашь — и не забудь принести назад всю проволоку, какая останется.

— Откровенно говоря, было бы в высшей степени неудобно...

Скорлетта попыталась ответить яростным жестом, но, будучи отягощена связками, смогла лишь беспомощно поднять и опустить локти:

— Ты и Джантифф — два сапога пара! Я твердо намерена поехать на пикник, и Танзель поедет со мной, ясно? Либо плати за ее жранину, либо помогай продавать шары!

Эстебан застонал от раздражения:

— За что мне такое наказание? Ни минуты покоя! Давай сюда свои шары, чтоб они провалились! Их еще пересчитать надо.

Пока Эстебан и Скорлетта считали шары и ругались, Джантифф присел на диван, отличавшийся от всех, какие он видел в других квартирах, прочной высококачественной обивкой с контрастными оранжевыми, коричневыми и черными геометрическими узорами. Вся остальная обстановка квартиры Эстебана также свидетельствовала об умении и привычке жить со вкусом. На тумбочке у дивана Джантифф заметил камеру, показавшуюся ему знакомой. Он поднял ее, внимательно рассмотрел и положил в карман.

Скорлетта и Эстебан закончили подсчет.

— Ты зря думаешь, что Кибнер спит и видит, как бы ему пострадать на благо ближнего, — говорил Эстебан. — Он возьмет не меньше тридцати процентов выручки.

— Грабеж среди бела дня! — отчаянно, страстным контральто воскликнула Скорлетта. — Я берегла каждый талон, во всем себе отказывала, работала каждую свободную минуту — а ты и пальцем не пошевелил! Десяти процентов более чем достаточно.

Эстебан с сомнением усмехнулся:

— Начну торговаться с пяти — посмотрим, сколько Кибнер уступит.

— Прояви твердость! Объясни, что это ручная работа, а не какой-нибудь ширпотреб! Торгаши воображают, что мы деньгам цену не знаем!

— Что я слышу? Симптомы буржуазного элитизма! — шутливо пригрозил Эстебан. — Подавляй в себе пережитки.

— Чья бы корова мычала! — язвительно отозвалась Скорлетта. — Пошли, Джантифф. Скоро позвонят к ужину.

Взгляд Эстебана, скользнувший по лицу Джантиффа, задержался на тумбочке, быстро обшарил гостиную, ненадолго вернулся к тумбочке и наконец сурово остановился на лице Джантиффа:

— Минуточку! Судя по всему, мы имеем честь находиться в обществе свистуна — хотя, как правило, я свистунов на порог не пускаю.

— Ты о чем? — ощетинилась Скорлетта. — У тебя нечего взять, ты в общаге ничего стоящего не держишь.

— А как насчет камеры? Давай-ка, Джантифф, выворачивай карманы! Ты сидел на диване — прекрасно помню, как ты тянулся к тумбочке.

— Я в затруднительном положении, — поджал губы Джантифф.

— Разумеется! Пропала камера. Она у тебя.

— Если хотите знать, у меня в кармане — камера, которую я привез с Зака. Вашу камеру я не видел.

Эстебан угрожающе шагнул вперед, протянул руку:

— У меня со свистом шутки плохи. Взял камеру — отдавай!

— Не отдам, потому что это, без всякого сомнения, моя камера.

— Нет, моя! Она лежала на тумбочке — я видел, как ты ее взял!.

— Вы можете ее опознать?

— Само собой! Я ее знаю, как свои пять пальцев! Могу перечислить снимки, записанные в кристалле.

Чуть замявшись, Эстебан добавил:

— Если потребуется.

— Снизу на моей камере, рядом с серийным номером, стилизованными древнемишейскими тростниковыми силлабулами выгравировано имя «Джантифф Рэйвенсрок». На вашей тоже?

Круглые темно-карие глаза Эстебана сверлили лицо Джантиффа. Не опуская руку, он хрипло ответил:

— Понятия не имею, что там нацарапано!

Джантифф подошел к столу и несколькими изящными движениями изобразил на листе писчей бумаги пять замысловатых силлабул:

— Древнемишейское письмо. Желаете сравнить с надписью на моей камере?

Эстебан издал тихий нечленораздельный звук и отвернулся.