Alatis. Наследие. Книга 2

– И алатисы создали свод законов. Первых законов для первых людей. Его назвали «Нлат-туре». – вмешался я. Паузы Иеронима были уж слишком затянутыми, интрига превращалась в нетерпение. – В то же время создали и первый устав алатисов – «Омуа-тура». Он, в общем-то, почти не изменился за тысячи лет. А вот Нлат-туре был переписан после катаклизма, связанного с тем Древним, который пожелал уничтожить всех людей.

Недовольный взгляд Иеронима вновь устремился в меня. Анжели замерла, ожидая, что станет делать дальше ее отец. Глаза девочки вновь увеличились до размеров райских яблочек.

– Аллан, ты или сам рассказывай, или не мешай мне. – строго возмутился он. – Можешь уйти вообще. Потом закончим наш разговор.

– Все-все! Я молчу. – захохотал я – Продолжай. Мне тоже интересно.

– Так ты уже рассказал все самое интересное, и испортил все поучительные сказания алатисов.

– К примеру, про то, как долго алатисы решали, как определять наказания для преступников?

Он кивнул, складывая руки на груди.

– Не изволь сомневаться, я очень об этом жалею. – еще сильнее рассмеялся я.

– Да, твой хохот отличное тому подтверждение. – по лбу Иеронима пробежала глубокая морщина и глаза сверкнули солнцем.

– Не думаю, что ребенку пяти лет – это будет интересно или она извлечет какой-либо урок. – развел я руками – Она даже еще не сталкивалась в своей жизни с некоторыми понятиями из тех, о которых ты говорил. Это легенда. – я вскинул руки к небесам, словно моля их о помощи – Легенда призвана вдохновлять, а не вызывать скуку! По нашему пути нас ведут не столько мысли, сколь чувства.

– Ладно, хватит. – ответил Иероним, стягивая Анжели с плеч на руки. Он повернулся к дочери. – Мы уходим. – Затем повернулся ко мне. – А с тобой – закончим потом.

– Ты не находишь этот тон немного угрожающим?

– Я так и задумывал. – шутливо ответил Иероним. В это же время Анжели повернулась ко мне, перекидываясь через плечо отца, и энергично замахала на прощание мне рукой. Я помахал в ответ, и отправился по своим делам.

Я вернулся в реальность, и поднялся на ноги. Обтряхнул колени от грязи и снега, и повернулся к Авем с вопросом, по какой причине детей в нашем братстве учат делать оружие. Она удивленно смотрела на меня, не зная, что ответить, будто бы это было нечто, само собой разумеющееся.

– Меня тоже этому учили, когда я была в ее возрасте. Всех этому учили. Если бы ты вырос здесь, ты тоже знал бы это.

– Звучит, как упрек.

– Так делали наши прадеды, так учили нас, и наши дети будут так же учить своих детей.

– Зачем? Неужели никого не волнует, что это опасно для них? – продолжал недоумевать я.

– Аллан, детей учат этому для того, чтобы, оказавшись в опасности, как например твои дети, когда им некому будет помочь, они смогли сами себя защитить.

Именно тогда я понял, насколько печальна вся наша жизнь. Мы не способны защитить собственных детей от опасности, и в то же время с ранних лет им прививается чувство нависшей угрозы и непрерывной войны. Грубо говоря, с самого детства их учат убивать. Здесь не может идти речи о свободе, храбрости и преданности своей миссии. Безысходность порождает только отчаяние. Каждое следующее поколение растет с мыслью о нескончаемости этой войны, неизменности положения братства, о своей беспомощности перед врагом. Я на мгновение увидел, как в этой крошке умирает ее жизнерадостность и надежда. Как все эти дети сталкиваются с реальностью и та вера в будущее, что сейчас окрыляет их, умирает навсегда. Как умирает их доброта. Нет – подумал я – Я не могу позволить этому продолжатся. Я не хочу нести ответственность за смерть всех надежд этих детей.

– Идем, Авем, нам нужно спешить скорее всех собрать. – сказал я, быстро шагая вперед.

5

Я расхаживал со стороны в сторону перед собравшимися алатисами. Между прочим, пришли абсолютно все, и казалось, что стены громадного зала библиотеки вот-вот треснут и присутствующие вывалятся во двор.

Они молча смотрели на меня, недоумевая, почему их глава разволновался. А я никак не мог начать речь. Нет, я знал, что сказать. Я уже тысячи раз прокручивал ее у себя в голове, знал, что за чем должно говориться. Просто я никак не мог сосредоточиться и сформулировать одно четкое и конкретное предложение. Мысли бежали слишком быстро, а язык словно присох к нёбу.

Внезапно в зале стало ужасно жарко, душно, а воротник жестоко сдавил горло. Ропот в зале возрастал не по секундам, а каждое мгновение. Одновременно захотелось и пить, и справить нужду. Чем дольше я размышлял, тем несуразнее казались мне мои мысли, идея казалась невнятной, и вообще я начал опасаться, что меня поднимут на смех.

Взгляды ожидавших алатисов становились скучающими и озадаченными. Все удивлялись, почему же их глава никак не соберется с духом, и гадали, что он хочет сказать.

Мельком я заметил в зале мальчишку. Он пытался добраться до окна и забраться на подоконник, чтобы лучше рассмотреть меня. Но ему все время мешали либо алатисы, сами примостившиеся на подоконнике, либо строгие взгляды окружающих. Даррелл немного покрутился возле окон, и затем я потерял его в толпе.