Алатырь-камень

Что и говорить, покровительствовал Рюрик их обители, потому она и не пострадала, когда через три года его союзники-половцы после взятия Киева вычищали все церкви и монастыри в городе и окрестностях. Тогда они не только содрали все серебряные оклады с икон, похватали утварь и золотые священные сосуды, но еще и забрали – опять-таки с княжеского соизволения – всех монахинь помоложе да покрасивше себе в усладу, а прочих, включая и монахов, на невольничий рынок купцам генуэзским.

Всех дозволил ограбить Рюрик Ростиславич, даже для Десятинной церкви и храма Святой Софии исключения не сделал, а вот в Выдубецкий монастырь соваться степнякам запретил. Потому и уцелел отец Авва со своей братией.

Телом Авва, несмотря на большие лета, был еще крепок, глаз имел зоркий, а ум живой и до знаний новых весьма охочий. Поэтому, когда Константин за два дня до открытия собора пожаловал в монастырь в поисках охотников для спешного изучения новой азбуки, цифири, а также чтения и свершения арифметических действий, отец Авва, не долго думая, вызвался самым первым.

Потом и другие грамотеи сыскались, но, как ни чудно, чуть ли не самым лучшим среди всех оказался именно этот старец. Не на лету, конечно, схватывал, но все равно на удивление быстро. Может, потому, что не хотел лицом в грязь ударить перед царем, который самолично взялся за его обучение, но, скорее всего, смышленость у него была от природы. Да и желание тоже многого стоит. Пожалуй, подороже всего остального.

Следом за Аввой вошел игумен Питирим, а позади его еще две монахини из монастыря Святой Ирины. Первой игуменья Феофания шествовала, следом – Елизавета. Обе тоже в изрядных летах. Сестру Елизавету по части цифири Минька с благословения патриарха обучал – самому Мефодию из-за собора недосуг было.

Странная вереница во всеобщей тишине проследовала к креслу, где восседал Мефодий, чинно выстроилась в одну шеренгу, дружно, как по команде, повернулась к присутствующим, перекрестилась, поклонилась, после чего взял слово Константин:

– Новое обучение, против коего вы, святые отцы, ноне восстаете, на самом деле легкое. Кто грамоту не ведает – ему все едино, а кому она известна – переучиться пустяк малый. Доказать вам это могут отец Авва и сестра Елизавета. Чтение и счет они знали и ранее, но новую азбуку впервые увидели лишь в тот день, когда открылся ваш собор. О том их настоятели, кои для того сюда и позваны, могут вам подтвердить, так что никакого обмана здесь нет. И вот теперь, спустя всего седмицу…

Константин взял со стола листы бумаги и протянул их отцу Авве. Тот неспешно принял их, откашлялся и принялся читать.

– Заучил, поди, яко молитву, и всего делов, – фыркнул кто-то из задних рядов.

Соседи скептика тут же загомонили, обсуждая – заучил или правда читает.

– Один из вас сейчас пройдет со мной в соседнюю келью и наговорит любое, а я все это новыми буквицами запишу, – тут же предложил государь и скомандовал скептику: – Пошли, что ли, Фома неверующий. А вы, чтоб не скучать, сестру Елизавету на новую цифирь проверьте.

Через час спорить никто не решался.

– Коли простые монахи и монахини сумели за единую седмицу все освоить, не стыдно ли вам, святые отцы, подавать всей пастве пагубный пример своим запирательством? – подытожил Константин, когда гости удалились. – И не лучше ли вам, вместо того чтобы далее запираться, ныне же приняться за переучивание? Ведь патриарх Мефодий всему этому уже научен.

Кто усовестился, а кто просто притих и затаился, не желая перечить государю, если уж он так решительно настроен. Это с виду царь спокоен да смирен, говорит вежливо, на людишек не рычит, плетью не машет. А коли что не по его – на расправу он тоже скор. Всем ведомо, как пару лет назад за непомерное корыстолюбие он ростовскому епископу Кириллу велел великую схиму принять. А патриарх царя поддержал, не переча ничуть. Так что ни к чему на рожон лезть.

А отца Авву с тех пор было не узнать. Он и с собора-то уходил, задрав голову так, что борода торчком стояла, как копье. Да и было с чего. Как ни крути, это же получается, что именно он – простой монах, утер нос всем церковным иерархам. Государь, конечно, тоже немного подсоблял, но в основном-то он сам.

С тех самых пор, беседуя с монахами обители, он все свои речи начинал так:

– Это было за три лета до того, как к нам в обитель приехал сам царь Константин и мы с ним…

Со временем, по мере успешной борьбы с собственной скромностью, рассказ монаха начинал приобретать иные черты, а уже года через три он и вовсе важно повествовал: