Алатырь-камень

— Нет, все гораздо проще. — Смуглая сухая ладонь проповедника рубила воздух в такт его словам в опасной близости от лица сомневающегося, заставляя его испуганно втягивать голову в плечи и отбивая всякое желание к дальнейшим расспросам. — Аль-Бухари — великий человек, но тот сборник, что ты читал, — ложный. Его просто подменили, потому что те хадисы, которые он на самом деле включил в него, муллы, имамы и кадии посчитали опасными. Они испугались, что люди начнут задумываться о том, почему одни богаты, а другие — бедны, почему везде, куда ни глянь, царит несправедливость. Знаешь ли ты, что сказал величайший, когда Мухаммед спросил его о богаче? Он ответил, что после смерти тот обречен идти через сирах[150] с мешком за плечами, в котором собрано все его богатство. Как ты мыслишь, почтеннейший, — обращался он к одному из самых старых и беднее всех одетых. — Сумеет ли богач пройти через него с такой ношей за плечами?

Тот, приосанившись, степенно отвечал:

— Я думаю, что ему никогда не пройти этого моста.

— Седины убелили твои волосы, а тяжкий труд согнул твою спину, но купцы, старейшины и имамы не сумели отобрать у тебя твой острый ум, уважаемый. И ты необычайно мудро ответил, за что тебе низкий поклон. — Убайдулла, прижав руку к груди, склонял голову перед стариком и тут же продолжал:

— Неважно, какое из мест каждый из вас считает более святым[151], ибо все вы истинные правоверные, у которых достаточно разума, чтобы прислушаться к пророческим словам, а значит — братья. Скажу об ином. По известному поверью, мы пересекаем этот мост, сидя на спине животного, принесенного в жертву, но никому не ведомо, удастся ли преодолеть его. Однако я знаю способ, который позволит сделать это наверняка. Животное глупо, пройти через мост надо, сидя на спине человека неправедного и лживого. Готовы ли братья принести эту жертву всеслышащему?!

Горящий взгляд проповедника впивался в самую душу каждого из его слушателей, завораживая людей, полностью подчиняя их своей воле, и в то же время вдохновляя на великие дела и вселяя уверенность, что все будет хорошо.

Ни глава города — старый Рашид ибн Абд ал-Ма-лик, ни прочие старейшины, убаюканные внешним спокойствием и увлеченные подсчетом торговых прибылей, как-то не заметили первоначального этапа этих проповедей, когда можно было что-то исправить. Когда очнулись — стало уже поздно.

В то время, как Вячеслав был уже в Крыму, в символическую ночь фатху мекка[152] проповедник вопросил, готовы ли они очистить свой родной город Темир-Капи[153] от нечестивцев, разжиревших на их горе и бедах, точно так же, как в эту же самую ночь на восьмом году хиджры[154] был очищен от идолов главный храм Мекки — священная Кааба? Единодушное молчание было самым красноречивым ответом. Ядовитые зерна ненависти взошли в людских сердцах, и они готовы были на все.

Вот только многие мекканцы в тот день стали мусульманами, а теперь многим дербентцам предстояло стать жертвами.

Чтобы усилить впечатление и добавить символики, о сроках начала восстания Убейдулла сообщил не сразу, а через неделю, в ночь лейлят аль-кадр[155], то есть «ночь предопределений». Он сказал, что сам Джабраил[156] передал ему повеление аллаха принести великую жертву всемогущему в день уразабайрам[157]. А помогать истинно верующим прилетит Азраил[158].

Кроме того, он заявил, что теперь пришла пора открыться и ему самому. Оказывается, он не просто бродячий проповедник, желающий людям счастья, но принадлежит к старинному роду, который еще сто лет назад правил далеко отсюда по законам справедливости, добра и блага. Поэтому его предков свергли, и с тех самых пор они были вынуждены скитаться по земле, не находя нигде приюта.

Обычно в первый день ураза-байрама, да и в последующие тоже, люди побогаче резали скотину. Она приносилась в качестве жертвы, очищающей мусульманина от грехов. На этот раз случилось то, что должно было случиться, — жертвой стали люди.

Убейдулла, верный заветам первых мутазилитов, не щадил ни иудеев, ни буддистов, ни даосистов, ни христиан, ни своих же мусульман[159]. В городе началась великая резня. Из купцов уцелели лишь немногие, успевшие добраться до своих кораблей и немедленно отплыть из этого страшного места.

Имамы и муллы не дождались в тот день своих фитр[160]. Точнее, они были поднесены, но в виде ножей и острых сабель.

— Это ислам вероломства, подкупа и лжи! — горланили опьяненные кровью люди, громя медресе.

— Это те, кто сеял в наших сердцах нечистоты обмана! — и седых стариков-мулл кидали в костер, ярко пылавший на площади.

— Это те, кто пьет из нас кровь и заставляет нас угождать им и кланяться! — и следом за ними наступала очередь купцов.

Если бы воины сохранили верность властям, возможно, с бунтом и удалось бы справиться, но Убейдулла был умен. Именно их он в первую очередь одурманил сладкими речами, и именно они составили основную силу нападавших.