Алатырь-камень

…И пришед вои от хана Бату, исчадия диаволова, с умыслами тайными на Переяславль-Залесский, желаша схватити царя Константина, кой о ту пору бысть тамо, и вышед царь с ими ратиться. И изнемог он в сече той, но патриарх Мефодий яко на крыльях воспариша над полем бранным и учаша обличати их деянья мерзки, и убояшися поганыя слов онаго святого старца и бежаша кто куда не глядючи.

Из жития самодержца Константина, писанного Софронием РязанскимИздание Российской академии наук. СПб., 1805

* * *

Что же произошло под Переяславлем-Залесским незадолго до выступления полчищ Бату? Если отмести в сторону полуфантастическую версию белгородского ученого В. Н. Мездрика, связанную с неким мистическим артефактом, которую почему-то поддержал санкт-петербургский академик Ю. А. Потапов, то напрашивается единственное объяснение случившегося.

Кстати, подобное уже имело место в огромной державе хорезмшахов, куда незадолго до войны прибыл торговый монгольский караван. Он точно так же был задержан по подозрению в шпионаже, после чего товар был изъят, а купцы перебиты.

Думается, что и здесь все прошло по тому же сценарию. Насколько были виноваты купцы или те, кто маскировался под них, за отсутствием данных судить не нам, а царю Константину. Не исключаю, что это было сознательной провокацией монголов, чтобы получить повод к началу боевых действий.

В поддержку моей версии свидетельствует и тот факт, упомянутый в летописях, что монгольские купцы оказали столь серьезное сопротивление дружинникам государя, что в конфликт пришлось вмешиваться самому патриарху, поднявшему горожан на наглых шпионов.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности. Т. 3, с. 246. СПб., 1830

Эпилог, похожий на… Пролог

Эта дорожка не была выстроена людскими руками. Сама Зимушка — статная богиня-гордячка — наметила ее контуры, дыхнув на речную гладь. А уж идущий следом дедушка Морозко — бойкий неугомонный старичок, угадав пожелание повелительницы, укрепил ее как следует, чтоб ни конному, ни пешему опаски не было. Нет на ней ни рытвин, ни ям. Шагай — не хочу.

Правда, кое-где он немного перестарался. Ну чего уж было так тщательно полировать? Не зеркало ведь. Вот копыта у коней и разъезжаются. Впрочем, умная лошадка хоть и ходко идет, а стеречься умеет, ступает с опаской.

Три всадника по реке движутся. Поводья опущены — значит, не торопятся. Переговариваются тоже неспешно — впереди путь долог, успеют наговориться.

За ними следом — множество. Считать начнешь — непременно собьешься. Ясно только, что не одна сотня и не две, а многим больше.

Между всадниками спереди и теми, что сзади, — саженей двадцать пустого места. Догнать никто не пытается. Разве что изредка кто-то один подскачет, но и то ненадолго. Едва распоряжение получит, как тут же назад отступает или еще куда мчит.

— И все-таки не твое это дело, владыка, — произнес лениво средний всадник в алом корзне.

Видно было, что он уже устал убеждать, а если и пытается сделать это в очередной раз, так больше по привычке и надеясь больше на чудо.

— О том давай лучше помолчим, государь, — степенно ответил правый всадник, облаченный в монашескую рясу.

— А ты что молчишь, Слав? Скажи ему хоть что-нибудь.