Алатырь-камень

У них имелись и карты, вычерченные весьма тщательно. На одной из них были показаны как раз те земли, куда государю всея Руси вскоре предстояло отправиться.

— А сколько понадобится времени, чтобы перечертить ее? — спросил он у эмира.

Тот перевел вопрос смуглому сухощавому Ибн ан-Нугману, нетерпеливо выслушал обстоятельный ответ ученого и сокрушенно развел руками:

— Он говорит, что не менее пяти дней, иначе из-за спешки на новой карте непременно появятся неточности, и тогда она принесет тому, кто захочет ею воспользоваться, больше вреда, чем пользы. Мудрые говорят, что хуже неведомого пути может быть только ложный путь.

Заметив расстроенное лицо Константина, эмир что-то коротко сказал ученому. Тот в ответ только неопределенно пожал плечами, затем столь же лаконично ответил, тяжело вздохнув при этом.

Абдулла лукаво улыбнулся и, повернувшись к Константину, произнес:

— Из уважения к столь дорогому гостю почтенный Ибн ан-Нугман хотел бы подарить ему этот бесценный свиток, питая надежду на то, что он может помочь ему и его спутникам. Если ты примешь дар, то почтенный Ибн ан-Нугман будет знать, что он сделал все возможное, чтобы друг его эмира вернулся целым и невредимым из своего опасного путешествия.

— Вроде бы он говорил не так длинно, — подозрительно заметил Константин, усомнившись в добровольности дара.

— У нас такой язык. Говорим многое, но очень коротко, — нашелся эмир.

— Но я… — неуверенно начал было Константин, однако Абдулла быстро перебил его:

— А еще он говорит, что если ты откажешься взять его, то хозяин этого дома будет очень долго терзать себя иссушающими тело мыслями — за что ты обиделся на него, отказавшись от дара, преподнесенного от всей души. Так? — Эмир повернулся к ученому и вновь что-то коротко произнес по-булгарски. А может, и по-арабски — для Константина оба языка все равно были совершенно незнакомы, а потому одинаковы.

Ибн ан-Нугман, судя по унылому выражению его лица, был несколько иного мнения, но все равно послушно кивнул, соглашаясь со своим эмиром, трясущимися руками взял карту и протянул ее Константину, произнеся на ломаном русском:

— Возми.

Затем он что-то очень долго говорил самому Абдулле, поминутно указывая на небо, на землю и даже один раз на свою пиалу с зеленым чаем.

Выслушав его, эмир вновь повернулся к Константину и коротко перевел:

— Он говорит, что очень рад.

— А сейчас он вроде бы говорил намного длиннее твоего перевода, — заметил Константин.

— У нас такой язык. Говорим немногое, но очень долго, — усмехнулся Абдулла.

— Тогда ты скажи ему, что я прекрасно сознаю, какая величайшая ценность попала в мои руки, буду с ней обходиться весьма бережно и по возвращении непременно верну ее, — попросил Константин, желая хоть как-то успокоить старика.

Эмир послушно перевел сказанное, выслушал очередной старческий монолог, с трудом сдержал улыбку и произнес:

— Он будет молить всемилостивейшего, чтобы ты вернулся невредимым.

На следующее утро небольшой караван из пяти ладей отплыл вверх по Каме. Поначалу берега ее были густозаселенными, так что ночевали русичи исключительно в селениях, жители которых предоставляли им и крышу над головой, и горячий ужин.

Два толмача, приданные эмиром, строго следили, чтобы ни один из пяти десятков путников не остался без подушки и одеяла, чтобы еды хватило на всех, словом, обеспечивали максимально возможный комфорт. Затем селения стали появляться все реже и реже. Людям все чаще приходилось устраиваться на ночлег под открытым небом.

Слева показалась полноводная река, в которой Константин с некоторым замешательством определил Вятку. Конечно, как учитель он был обязан хорошо знать географию и даже неоднократно подменял заболевших коллег, когда географов в школе больше не оставалось, — все так. Но одно дело тыкать указкой в голубоватую извилистую полоску на карте, и совсем другое — пытаться с этими книжными знаниями сориентироваться на реальной местности.

Оставалось лишь надеяться на то, что он не ошибся, к тому же никаких других столь же больших правых притоков у Камы вроде бы не имелось.

Точно по этому же принципу через пару дней он определил и приток с правой от себя стороны. Это могла быть только река Белая. Значит, следующей относительно крупной рекой по этой стороне будет Чусовая.

Вскоре показалась и она. Вообще-то, булгары называли ее иначе, но это была именно Чусовая. Во всяком случае, других таких же быстрых и больших притоков у Камы вроде бы не было. Константин и угадал ее по стремительному течению. Подниматься по ней на веслах смысла не имело, поэтому путешественникам пришлось причаливать к устью реки и дальше продвигаться по каменистому берегу.

Хорошо, что предусмотрительный Абдулла выслал целую конную сотню сопровождения, причем каждый из всадников имел не одну и даже не две, а три свободных лошади. Половину из них они и передали Константину и его спутникам.