Альбедо. Книга I

Из больницы Лоренц вернулся уже в пустой дом. Он пробовал звонить Марлис, уверял ее, что бросил пить и никогда в жизни не вернется к спиртному, просил простить его, умолял ради детей, но Марлис была непреклонна. К собственному ужасу, Лоренц не мог винить ее, и от этого осознания, на душе становилось только хуже.

Он напился в тот же день, а следующий провел в отключке. Кажется, его разбудил телефонный звонок от юриста, объявившего ему о том, что скоро начнется бракоразводный процесс. Марлис времени даром не теряла, и заранее все продумала. Чувство вины превратилось в изумление, затем переросло в злость, а потом стало ненавистью. Лоренц снова выпил, набрал номер Марлис и наговорил такого, о чем боялся даже думать. После этого поступка, призрачная возможность вернуть отношения на круги своя, растаяла, как дым. Именно тогда писатель-мистик Лоренц Фрост и понял, что значит одиночество.

Полицейская машина медленно проехала мимо него, двое патрульных смерили его брезгливыми взглядами, но не остановились. И правда, кому есть дело до пьяницы, шляющегося под весенним дождем?

Лоренц дождался, пока машина скроется за поворотом дороги, спрятался от капель под кроной дерева и открыл вторую бутылку. Делал это без удовольствия, и без необходимости – просто потому, что это было привычной реакцией на привычно хреновое утро. Когда он снова выходил на мостовую, в бумажном пакете оставалась только одна бутылка. Именно она поможет ему сегодня с работой над новой книгой. Это оправдание собственного алкоголизма очень нравилось Лоренцу – в нем было нечто красивое, таинственное и благородное. Впрочем, сегодня он был точно уверен в успехе: вдохновение посещало его чудовищно редко, и вся чаще напоминало судороги смертельного раненного, чем полноценную музу.

Кажется, последняя книга, которую он отдал в печать, называлась «Дом шести глаз». Или нет, это была в начале. Последняя книга была о чем-то сером. Теперь и не вспомнить, но она была выпущена в печать четыре года назад. Она была неплоха, даже интересна, но не получила широкой известности, как впрочем, и остальные за последнее время. Или на ужасы пропал спрос, или он сам не заметил, как испортил свой стиль и запустил сюжеты, но отсутствие признания больно било по разросшемуся эго Лоренца, поэтому совсем скоро он прекратил писать вовсе, хотя и хотел к этому вернуться.

Марлис предлагала тогда сменить обстановку, вернуться в Берлин, где у них оставался кондоминиум, встать на творческий путь с того места, где он начался. Но Лоренц считал иначе: зачем писать книгу, если я могу подумать о том, как пишу ее? И до какого-то времени это его вполне устраивало.

Он подошел к своему дому через пятнадцать минут, замерзший, промокший и невероятно злой. Он не чувствовал привычного веса часов на руке, и это вызывало раздражение, а от воспоминаний, как он лишился подарка Марлис, начиналась судорога.

Лоренц открыл входную дверь ключом, перешагнул порог и остановился, отряхивая пальто. Надо было захватить с собой зонт, но утром, с похмелья, ему обычно не до этого. Он щелкнул выключателем, сковырнул ботинки, отправив их один за другим в гору разбросанной обуви возле дверей и поправляя рукой волосы, пошел в гостиную, размахивая бутылкой шампанского, как гладиатор перебитым мечом.

Гостиная давно перестала играть свою основную роль, превратившись в единственную жилую комнату во всем доме. Лоренцу оказался без надобности его кабинет, пустая и холодная спальня, холл, коридор, детские – все это только давило на него ненужным и глупым грузом воспоминаний. Кухня тоже была не в чести. Чаще всего он заказывал готовую еду прямо на дом, или покупал что-то по дороге домой, когда возвращался из бара, так что кастрюли и сковородки сохранили девственную чистоту, оставшуюся еще со времен совместной с Марлис жизни.

Гостиная – коридор – ванная, дальше круг снова замыкался в кольцо, и Лоренца это вполне устраивало.

Возле широкого дивана, где они собирались всей семьей, стояла целая батарея пустых бутылок. Стеклянные, пластиковые, жестяные – из под пива, виски, водки, джина, шампанского, вина, пива. Можно было бы собрать неплохую коллекцию, если бы открыли музей, посвященный алкоголизму.

Аккуратный журнальный столик со стеклянной крышкой в форме лепестков цветка, тоже был заставлен рюмками, стаканами, шотами и кружками с одного края, с другого стояли четыре переполненных пепельницы и валялись полупустые пачки сигарет. Горы пепла были такими, что укрывали стекло толстым слоем – еще немного, и все это посыплется прямо на пол, на дорогущий длинношерстный ковер.