Альбигойская драма и судьбы Франции

8 января 1198 г. умер папа Целестин III [97] , и в тот же день кардиналы избрали его преемником Лотарио ди Конти, из графов Сеньи, принявшего имя Иннокентия III. Он был еще молод, только тридцати семи лет. Лотарио ди Конти учился в Парижском университете, где изучал теологию у учеников Гуго Сен-Викторского, и позднее он осыплет привилегиями этот университет, истинным основателем которого наряду с Филиппом Августом его считали. Но еще он посещал в Болонье, тогдашней столице римского и канонического права, лекции знаменитого канониста Угуччоне Пизанского. Оттуда он и вынес высокую идею папской власти, которую он возносил в течение своего понтификата и выразил уже в первых актах. Например, для проповеди, произносимой папой в день посвящения, он избрал следующую фразу из Иеремии: «Смотри, Я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать» (Ие. 1:10).

Мы собираемся рассмотреть здесь не всю политику Иннокентия III, а лишь его акции против южнофранцузских катаров. Однако обе темы тесно связаны. Если и существовал в средние века папа, реализовавший великую идею «христианской республики», состоящей из различных государств, более или менее независимых друг от друга, но подчиненных высшей власти римского понтифика, то им был Иннокентий III. Ясно, что этой республике никто в мире не угрожал так явно, как катары. Поэтому папа с первых дней своего понтификата увеличил число миссий в окситанские страны. Справедливости ради надо признать, что он колебался десять лет, прежде чем прибегнуть к силе, и решился на это лишь в тот день, когда почувствовал, что убийством его легата Пьера де Кас-тельно (15 января 1208 г.) брошен вызов прямо ему в лицо.

История десяти лет миссий, предшествующих , крестовому походу, — это история непрерывных , неудач. Папа с первого же дня понял, что прелаты Юга не слишком ревностны, чересчур тесно связаны с местной знатью и чрезмерно озабочены мирскими интересами, чтобы трудиться над возрождением веры, которое вернет в лоно римской церкви народы Юга. Наконец он поручил миссию со статусом легатов и очень широкими полномочиями монахам цистерцианского ордена, которые чаще всего сами были уроженцами Юга. Но легаты окружали себя королевской роскошью, которая в их сознании оправдывалась, возможно, необходимостью произвести впечатление на простой народ. Церковь кичилась своей властью, чтобы деморализовать противников и укрепить колеблющихся. Но подобное поведение повлекло еще больший град обвинений со стороны катаров. Тогда в 1206 г. появился Доминик де Гусман [98] , каноник Осма, со своим епископом Диего. Они посоветовали легатам ходить без всякой роскоши по дорогам и проповедовать так же, как и катарские пастыри. И тут же сами последовали собственному совету. Так возник нищенствующий орден Братьев-проповедников, которому вскоре и было доверено проповедование, а позднее инквизиция. Однако, кажется, св. Доминик преуспел не больше, чем цистерцианцы. Несомненно, ему удалось привлечь в лоно церкви некоторых девушек, для которых он основал монастырь в Прейи, близ Фанжо, катарской цитадели. Бесспорно, он иногда торжествовал в ученых спорах. Однако, находя отклик в умах, они оставляли безучастными сердца. Тем не менее несправедливо обвинять Доминика и его сотоварищей в менее строгом образе жизни, чем у Добрых Людей. Нельзя отказать ему и в смелости. Без сопровождения, с одним товарищем, он шел дорогами Лораге, где полностью преобладали катары. И если он избежал поругания, то лишь потому, что катары испытывали отвращение к ставшему привычным насилию, а люди, наверное, были им признательны, видя здесь признак святости их миссии. Но за босыми ногами и безоружными руками доминиканцев стояла гигантская власть римской церкви, а катары располагали лишь всеобщими симпатиями да более или менее благожелательным нейтралитетом светских властей. Южанам не надо было обладать даром предвидения, чтобы узнать: никто не может бросить вызов римской церкви безнаказанно. И они довольствовались зрелищем вызывающего обращения графа Тулузского с папскими легатами, в том числе самым властным из них, Пьером де Кастельно. Некогда магелонский каноник, затем цистерциан-ский монах в Фонфруаде близ Нарбонна, он обрушил без колебаний на самого могущественного сеньора страны отлучение от церкви.