Альбигойские войны 1208—1216 гг.

XLII) Ни вдовы, ни другие благородные дамы, ни иные невесты, ни наследницы, обладающие крепостями и замками, не осмеливаются выходить замуж по своему желанию за уроженцев Юга без согласия графа, впредь до истечения десяти лет, во избежание опасностей, какие могут приключиться с их землями. Но им дозволяется вступать и брак с теми французами, которых они изберут, хотя бы и без согласия государя-графа и других господ. По истечении же десяти лет им дозволяется вступать в брак по их желанию и с французами, и с южанами.

Дано в Памьере, во дворце нашем, первого декабря 1212 года»[122].

К этим статьям было прибавлено три следующих, предписанных Монфором его вассалам, а именно:

«XLIII) Как бароны и рыцари, так буржуа и крестьяне наследуют свои владения согласно обычаям, установившимся в окрестностях Парижа.

XLIV) Бароны, рыцари и сеньоры не допустят поединков в своих куриях, исключая проступков измены, похищения и грабежа.

XLV) Граф обязуется хранить относительно баронов французских и других, которым он пожалует земли в этой стране, обычаи и порядки, господствующие во Франции, около Парижа, касательно жалоб, судов, тяжб, ленов и феодальных дел.

Подписано тем же днем, первого декабря 1212 года».

В этом статуте совместились все тайные желания Монфора. В нем он предусмотрел все, что могло быть полезно как в интересах Римской Церкви, так и в его собственных. Привнося полумонастырские нравы на веселый Юг (статьями IV, VIII и XI), упрочивая по возможности выгоды духовенства как местного (статьи I–III, V и VII), так и римского (статьи VI и XV), Монфор не забыл гарантировать и себя (понимая непрочность завоевательной системы) целым рядом статей (XVI–XXI, XXXIII), часто даже стеснявших тех людей, которые были его друзьями и помощниками в покорении Лангедока. Не говоря о том, что всякая возможность национальной местной оппозиции была предусмотрительно отстранена, что ересь не имела и возможности возродиться вследствие французского террора, господствовавшего в стране, нельзя не заметить, что в памьерском акте оказалось заранее узаконено то, что должно было фактически совершиться гораздо позже, – это лишение Юга его особенностей, объединение его с Францией и подчинение новым государственным идеям, которые уже с того времени начинают развиваться на север от Луары; парижские кутюмы провозглашаются обязательными для Лангедока (статьи ХL, XLIII, XLV), отныне страны завоеванной, которой можно повелеть изменить свои хозяйственные и юридические традиции.

После таких мер вся дальнейшая история альбигойских войн имеет лишь один смысл – добиться торжества государственных начал, провозглашенных в памьерском дворце Монфора, в многознаменательный для Лангедока день декабря 1212 года.

Борьба, сопротивление этому нашествию – отныне борьба слабого против сильного, хотя она продлится еще более полустолетия. Все военные силы Франции придут оружием насадить в стране памьерский статут.

Дипломатические сношения

Покоренные, офранцуживаемые лангедокцы думают найти единственное спасение в чужой помощи, в народе, который только один во всей Европе был близок к ним по родству и по истории, который только один во всей Европе мог симпатизировать им, – в народе арагонском и его рыцарственном короле. Высшее общество Арагона должно было сочувственно откликнуться на вопль трубадуров. Дон Педро уже давно громко высказывал свое сочувствие альбигойцам. Вспомним, как он, раздраженный, оставил лагерь крестоносцев.

Теперь к нему направлялся сам граф Тулузский просить заступничества и помощи, оставив свою столицу на попечение графа де Фуа, боровшегося вместе с ним. Педро радушно принял своего несчастного родственника, он обещал Раймонду все, что было в его власти. Политические дела короля шли как никогда прежде хорошо: он победил мусульман и слыл героем Тулузской битвы. Обещая Раймонду всякое содействие войском и деньгами, король хотел последний раз попытаться решить вопрос переговорами с могущественным противником ереси, папой Иннокентием. Граф Тулузский знал, что это ни к чему не приведет, но король тем не менее отправил от своего лица посольство в Рим. Оно состояло из двух почетных духовных особ.