Альбигойский Крест. На Тулузу!

– Спаси его Господь… – перекрестились агенты.

– Это верно. – Ответил им рыцарь. – Нам велено забрать вдову Катерину и отвести ее в цитадель. Дом же приказано сжечь, дабы стереть память о столь поганом месте. Приказ сеньора Ги…

– Забирайте. Нам не жалко… – равнодушно пожал плечами агент, бросая хищный взгляд на прелести вдовы, дрожавшей всеми своими пышными формами. – Эх, надо было, хотя бы, немного поразвлечься с ней…

– Опоздали, соколики… – засмеялся рыцарь. Он повернул голову к Катерине. – Собирайся, голубушка, твое время пришло. Надеюсь, что ты останешься довольна!..

Он весело засмеялся, радуясь своей удачной шутке. Женщина бросила взгляд, полный тоски, на комнаты дома, вздохнула и потянулась за своими узлами, но рыцарь улыбнулся и отодвинул ее в сторону, галантно произнеся:

– Сеньора. Мы позаботимся о ваших вещах. Можете выходить и ни о чем больше не думать…

Катерина понуро опустила голову и вышла из дома, где ее уже поджидали два других рыцаря, окруживших ее по бокам. Она еще раз, словно прощаясь, посмотрела на свой дом, резко развернулась и, взглянув в глаза воинам, произнесла:

– Бог с вами, веди, раз приказано. Я сама виновата во всем, мне и отвечать…

Вышел третий рыцарь, который махнул воинам, и они пошли к цитадели. Жители осторожно выглядывали из окон своих домов, наблюдая за столь странной компанией. Они повернули за угол ближайшего дома, Катерина еще посмотрела на свой дом и украдкой вытерла слезу.

– Да не плачь ты, горемычная. Глядишь, все, может, и обойдется… – попробовал успокоить ее один из рыцарей, не знавший решения, вынесенного сенешалем в отношении несчастной и запутавшейся вдовы. – Пошли, нечего слезы лить…

Агенты спокойно вышли из дома, деловито обложили его соломой, поленьями и облили маслом, найденным на кухне вдовы. Один из них вышел из дома с зажженным факелом, посмотрел по сторонам и бросил его на кучу соломы, сваленной возле входной двери. Солома, пропитанная маслом, с треском загорелась, охватывая домик, некогда служивший приютом Катерины.

Жители повыскакивали из своих домов, опасаясь, что огонь может перекинуться на их строения. Некоторые из них громко возмущались и даже принесли ведра с водой, но, наткнувшись на колючие и полные суровой решимости взгляды агентов, отступили назад и стали с остервенением поливать стены своих домов. Несколько особо голосистых женщин набрались смелости и, все-таки, подошли к агентам, стоявшим рядом с горящим домом, чтобы поинтересоваться о причине столь удивительного сожжения дома.

– Государево дело, проваливайте, пока и ваши хоромы не запалили… – резко осадил их агент. – Или, может быть, мы имеем еще вопросы?..

Они, молча и испуганно испарились, слившись с толпой зевак и соседей. Агенты дождались, пока дом не загорится полностью, удовлетворенно кивнули головами, развернулись и пошли вверх по улочке, тянувшейся к воротам цитадели.

Каркассон. Цитадель. Дом сенешаля. 29 августа 1221 года. Вечер.

Ги молча сидел возле постели раненого сына и держал его холодную, словно высеченную из мрамора, бледную руку. Каждая жилка была так тонко очерчена, что казалось, сенешаль мог рассмотреть каждый миллиметр руки.

Ги-младший лежал с закрытыми глазами. После того, как его осмотрели лекари и перенесли в комнату сенешаля, он так и не приходил в сознание. Отец привстал и склонился над его головой, вслушиваясь в слабое и прерывистое дыхание сына.

– Прости меня, прости, дурака старого… – прошептал он, адресуя эти слова раненому. – Если бы я только знал…

Сенешаль встал и подошел к окну, выходившему на казармы. Рыцари старались не шуметь, зная, что рядом с ними лежит раненый сын сенешаля. Ги де Леви перехватил их взгляды и кивнул в ответ на поклоны, которые рыцари адресовали ему.

– Давай, давай, борись, ты же моя кровь, ты же способен… – снов прошептал он, прикладывая руку ко лбу сына. – Даже и не думай. Что я тогда скажу матери, да она меня заживо съест. Держись…

Ги-младший открыл глаза и посмотрел на отца. Сквозь затуманенный взор он с трудом различил силуэт рыцаря, склонившегося над его головой.

– Отец… – прошептал он сухими губами. Язык ворочался с трудом и не подчинялся ему. – Пить…

Сенешаль протянул руку к кувшину с водой и собрался уже налить сыну кубок прохладной колодезной воды, когда лекарь, появившийся невесть откуда, не остановил его решительным запрещающим жестом:

– Только пару глотков, сеньор сенешаль. Да и то, из другого кувшина. В нем кипяченая и охлажденная вода, смешанная с настоем лечебных трав…

Он указал рукой на соседний кувшин. Ги кивнул ему, выражая полное согласие с решением лекаря, налил немного воды и осторожно, капля за каплей, влил в рот сына.

– Спасибо, отец… – прошептал Ги-младший. – Можешь идти спать. Со мной будет все хорошо. Господь не допустит…

– Не допустит… – проворчал отец, – еще бы, мне до сих пор интересно узнать, как же он допустил такое с моим сыном…