Альбиносы

«Попом» вот так, в глаза, дразнить Костю мог не каждый. Это было небезопасно. Чаще сверстники, желая поддеть его, бубнили с хихиканьем что-нибудь вроде « спаси и помилуй!», и старались быстрее прошмыгнуть мимо. Но и это редко сходило с рук. Обидчиков «Поп» вызывал в «Колизей» – заброшенное здание старой кочегарки в школьном сквере. Место, где пацаны негласно решали один на один вопросы оскорбленной чести. Не пойти в «Колизей» значило прослыть трусом на всю школу. Победа же на арене «Колизея» поднимала смельчака в глазах одноклассников.

Частые драки сделали Костю среди ровестников «авторитетом». Этот почетный титул носил в классе еще один парень – Терентий Трошин, по прозвищу Щварценеггер. Плечистый Терентий был крупнее Кости и лидером в компании друзей. Его считали «мажором». Он приобрел этот статус, когда однажды под окнами школы припарковал, повизгивая тормозами, подержанный «Мерседес». Счастливчика стали втихаря ненавидеть за «крутизну», обеспеченную родителями. Но «порамсить» и « почилить» на « тачке» мажора мечтали все в классе. Поэтому улыбались Терентию и искали с ним дружбы.

На правом предплечии Шварценеггера уже вторую неделю синела свежая татуировка – кулак и два китайских иероглифа. Татуаж, как последняя капля, переполнившая чашу зависти, произвел потрясающий эффект. Пацаны из семей победнее стали тайком копировать мажора. Мальчишки мечтали тоже быть крутыми и подражали кумиру, даже в мелочах.

–А ты че?! – наперебой приставали одноклассники к «Попу», демонстрируя свои разноцветные руки. – Набей! Гляди, круто!

Костя отмалчивался.

– Религия запрещает? Да? – не без ехидства спрашивали они, не понимая Костиного равнодушия к синей красоте.

– Религия! Да! – отвечала за Костю соседка по парте. – Отвалите!

Бойкая, раскованная, Лиза была фавориткой класса. И как положено любимице всегда в центре внимания. Ни одно событие не происходило без ее участия. Одноклассники называли девочку на английский манер – Лизабетт. Ей это нравилось. Девочка хотела, чтобы ее звали именно так, и не откликалась на свое настоящее имя – Елизавета. Считалось, что иностранное прозвище – это «клево», а русское имя «чмошно».

Лизабетт знала все, что происходит в классе: кто с кем дружит, кто кого ненавидит, кто про кого что говорит. Из объема своего информационного ресурса она без умолку загружала любопытных сверстниц новостными файлами из школьной жизни.

* * *

Прозвенел звонок на перемену. Класс наполнился шумом и возней освобожденных заложников среднего образования. Костик приподнялся, готовый выскочить на свободу вслед за товарищами. Но над его партой, как тень, навис Шварценеггер. Он взял пальцы Лизабетт в свои широкие ладони, сложив их лодочкой:

– Ну, че, договорились? – спросил мажор. Он наклонился к Костиной соседке так близко, что почти коснулся ее лица.

Костя притормозил. Ему не понравилось, как Шварц ведет себя с Лизой, хватая ее за руки. Он собрался что-то возразить, но Лизабетт ярко улыбнулась Терентию. Ямочки на ее щеках заиграли, как солнечные зайчики. И Костя промолчал, вспыхнув от того, что улыбаются ни ему одному. Он остался стоять рядом, желая быть немым участником происходящего и так не уступать окончательно.

– С нами? – речь Шварцнеггера продолжала быть вопросительной. Лизабетт наклонила голову направо, потом налево, поджала губы и сделала вид, что призадумалась.

– А вот если Костик пойдет, тогда и я! – весело повернулась она к соседу по парте и захлопала ему ресницами.

Косте стало приятно, что Лиза назвала его по имени.

– Да я только «за»! – попытался пробасить недовольный Терентий и перевел вопросительный взгляд на сверстника.

Тот пожал плечами:

– Вы о чем? – он охотно включился в разговор, чтобы помешать Терентию общаться с Лизой тет-а-тет.

–Ах, да! – спохватилась Лизабетт, словно вспомнив о чем-то важном. – В воскресенье в Скейт-парке фестиваль красок. Мы собираемся с девочками и с кексами… ну… парнями, – поправилась она, продолжая нарочито хлопать ресницами. И, растянув розовые губы в улыбке, поиграла ямочками на щеках. – Ты с нами? Я приглашаю!

Костя тут же хотел сказать «да». Но вспомнил, что в воскресенье нужно обязательно быть в храме на литургии. Уже второй год он пел на клиросе и не мог без веской причины пропустить службу.

Повисла пауза.

–Ты чего?! – Лизабетт рассмеялась так, словно прочла Костины мысли. – Рок- концерт послушаем. Ты же музыкант! – в ее черных глазах запрыгали насмешливые искорки. – Пошли! С Барби познакомлю! Няшная девочка! Сам увидишь! Еще мерсибо скажешь! Ну, го-о? – слова сыпались, словно ими обстреливали.

– Я постараюсь, – пробубнил растерявшийся Костя.

В его душе вдруг опять столкнулись и начали бороться две части разобщенного внутреннего мира. Он так мечтал пообщаться с Лизабетт вне школы, но стеснялся пригласить ее на свидание. А тут – удача! Сама в руки! Но клирос?! Литургия?! Батюшка?! Что делать?!

Шварценеггер хмыкнул:

– Поп, ты че?!

И Костя выпалил:

–Да! Конечно! Я приду! Во сколько сбор?