Альбион и тайна времени

Даже самый спокойный аттракцион зловещего Тауэра, самый привлекательный — коллекция драгоценностей — озарен совсем не спокойным светом. История каждой короны — история крови и подлости, обмана и предательства.

Как и в каждом музее, в коллекции драгоценностей есть свой «гвоздь» — корона с центральным бриллиантом Кох-и-Нур. Это — «Гора света», самый большой бриллиант мира. Он принадлежал индийской королеве, для которой был построен Тадж-Махал.

Скорей из тюрьмы, к солнцу, к миру, к людям! Я выхожу на площадь перед замком и вижу невдалеке толпу. Она окружает троих: один, завернутый с головой в мешок и обвязанный цепью, лежит на земле. Другой; невысокий человек с глазами алкоголика, стоит в стороне, а вниманием толпы владеет толстый коротышка с курчавой головой, пастью Гаргантюа и одутловатыми щеками:

— Посмотрите на цепи, которыми обвязан мой друг Педро! Он сейчас освободится от них и выйдет из мешка. Но вы думаете, он может освободиться от тех цепей, которыми его обвязала жизнь? Люди, оглядитесь! Разве вы не в плену цепей? Разве вы все не связаны? Я говорю ведь не только о бедности. На богатых тоже цепи, только они хоть могут есть и пить как люди. Вон в Тауэре вельможи в цепях сидели. За интриги. А простые люди за что цепи носят? Педро, ты там еще жив?

Мешок слабо откликается.

— Сейчас Педро покажет, как надо освобождаться от цепей. Вот как много народу пришло на наше представление. Я никогда не видел столько интеллигентных лиц. Это вселяет в меня надежду: уважающие себя люди не побрезгуют опустить в мешочек немного презренного металла. Прошу вас, не стесняйтесь. И не смущайтесь, если мешочка не хватит — у меня их много. Пустых. И не пугайтесь меня. Я грязный. Но это лишь снаружи. Я чище многих грязных изнутри.

Он обходит толпу с мешочком: Кто-то бросает в него мелочь. Кто-то долго шарит по карманам, вроде бы ищет, а на самом деле выжидает, когда его минует просящий. Кто-то просто отворачивается.

— Ай, ай, ай, как вам не стыдно воротить нос, а еще в очках (Честное слово, точь-в-точь, как у нас, когда стыдят: «А еще в шляпе»).

Собрав подаянье, коротконогий уродец велит Педро освобождаться. Мешок начинает кататься по земле, извиваться, цепи гремят, мешок колотится, люди смотрят молча. Минуты через три, какими-то необъяснимыми движениями, человек в мешке сбрасывает цепи и встает. Он бледен, лицо его худо и нервно. Похож на испанца. Быстро набросив на голые плечи пиджак и кокетливо завязав грязную тряпку на голой груди, он отходит в сторону.

Он поднимает с земли цепь, предлагая толпе смотреть, как он будет ее заглатывать. Огромная трехметровая грязная цепь исчезает в зеве бедняги, и вот лишь конец ее у него в руке. Он просит полюбоваться звуками грохочущей в его животе цепи. После представления, красный, травмированный, дрожащий, он обходит толпу, а она уже наполовину разбежалась. Вся его голая спина в кровоподтеках и ссадинах. Это от аттракциона, который он показывает после «цепеглотания»: ложится на доску, утыканную гвоздями, и лежит, напевая.

Сегодня он не будет лежать на гвоздях: они работали с утра, устали, через десять минут открывается их паб «Роза и корона», и все трое пойдут пить. «Роза и корона» — грязная забегаловка, но уличные артисты не изменяют ни своему ремеслу, ни своим привычкам.

Поступь механического зверя

Бойкий перекресток Авеню роуд, Аделаид роуд, Финчли роуд и Лес Святого Джона стрит видывал виды: сколько машин настоялось тут в длинных очередях. Вот и сейчас наступало то утреннее время, когда весь город бешено устремлялся на автомобилях по всем направлениям.

С Аделаид на Финчли по прямой стекал серенький «фольксваген» на хорошей рабочей скорости. Желтый «форд» с брезентовым верхом на полном ходу поворачивал с Авеню на Аделаид. Какие-то сантиметры имели значение. Но неотвратимо… Скрежет тормозов, треск, лязг. Идущие по тротуарам люди, как по команде, отозвались на звук поворотами голов в одну-единственную сторону — к месту происшествия. Мгновенно образовался «хвост», автомобили замедлили движение, потоками обходя этот внезапный остров — две обезображенные машины. Удар был сильный, но не смертельный. Оба шофера вышли из машин, каждый обошел свою, оглядел повреждения, оба, с разницей в секунду, сокрушенно покачали головами и пошли друг другу навстречу. Люди на тротуарах, увидев, что водители невредимы, потеряли всякий интерес к происшествию. Ни один человек не подошел поглядеть, посочувствовать, посоветовать.

Встретившись, шоферы улыбнулись. Каждый достал записную книжку, какие-то бумаги. Они обменялись этими бумагами, что-то отметили в книжках, один что-то сказал другому. Оба засмеялись. После чего состоялось рукопожатие, и оба вернулись к своим рулям. Через минуту казалось, никакого столкновения, здесь не было, шел ровный поток машин, прибывая с каждой секундой.

— Какие еще нужны эмоции? — пожал плечами Антони Слоун.

Я не удержалась, выразила ему удивление по поводу того, как спокойно и равнодушно реагируют лондонцы на аварию.