Альбион и тайна времени

Я искренне расстроилась, и мне не захотелось ничего отвечать этому симпатичному англичанину с добрым йоркширским лицом.

— Видимо, я чего-то не понимаю, — мягко, извинительно сказал мне Антони, сел рядом, и мы начали говорить и спорить, не заметили, как стали расходиться гости, и, прощаясь, условились, непременно продолжить этот разговор. Вот уже несколько лет мы его продолжаем. За это время Антони, как он сам говорит мне, очень изменил свои взгляды, побывал в Советском Союзе, и хотя остался самим собой, уже не думает, как прежде.

Но хотела бы я вернуться к «Йорк-хаузу», Ивану Грозному и Марии Гастингс.

Еще в расцвете сил русский царь подумывал о том, чтобы закрепить весьма шаткий союз с Британией каким-нибудь серьезным семейным актом. Так как он, в силу своего характера, привык менять жен, то комплекс Синей Бороды потянул его мысли к самой Елизавете.

Долго живший при русском дворе британский путешественник Джереми Горси, оставивший потомству чрезвычайно интересную книгу «Путешествие в Московию», рассказывает.

Царь расспрашивал некого Елисея Бомелия и других о том, каких лет была королева Елизавета. Может ли он ожидать успеха, если будет свататься? Хотя имея причины сомневаться в успехе, ибо две его жены были еще живы, а также и потому, что королева отказала в сватовстве многим королям и государям, он не терял надежды, считая себя выше всех прочих государей по личным своим достоинствам, по мудрости и богатству.

Елизавета отказала. Правда, отказ ее был смягчен уверениями в дружбе и сестринской любви.

Шли годы. Незадолго до смерти Иван вновь возвращается к идее английского брака. В это время он женат в седьмой раз на молоденькой Марии Нагой. Мария беременна. Царь много болеет. У его постели неотлучно доктор Якоби, английский врач, присланный Елизаветой. Забавляя царя рассказами, Якоби возбуждает в нем интерес к племяннице Елизаветы Марии Гастингс.

Это имя западает в бредовую голову царя. Он готовит Федора Писемского к отправке в Англию и среди прочих дает ему тайное поручение: конфиденциально просить у Елизаветы руки ее хорошенькой племянницы, разглядеть невесту как следует и, если можно, привезти Ивану ее портрет, писанный маслом.

Джереми Горси по-своему, Писемский по-своему излагает эту историю, внося всевозможные разночтения.

Горси опровергает утверждение Якоби, будто бы Мария была племянницей Елизаветы. Родство, по его мнению, состояло в том, что дед Марии по матери был троюродным братом отца Елизаветы Генриха Восьмого.

Горси так описывает смотрины:

«Королева приказала леди Марии Гастингс прибыть на смотр посла в сад Йоркского дворца. Мария явилась с величественным видом. Посланник в сопровождении многих дворян был приведен перед нею, опустил глаза в землю, пал ниц к ее ногам, встал, отбежал назад, не спуская с нее глаз, что очень удивило ее и всех присутствующих. Потом сказал через толмача, что он достаточно нагляделся на ангела, которого надеется видеть супругою своего государя. Впоследствии приближенные друзья Марии Гастингс звали ее при дворе императрицею Московской».

Горси пишет, что родственники Ивана и Годуновы помешали ему осуществить эту идею.

По донесениям посла Ф. А. Писемского видно, что Елизавета сама не склонна была отдавать племянницу Синей Бороде, а скорей всего не хотела связывать себя с Россией узами более тесными, дабы не чувствовать перед ней никакой ответственности в своих действиях, чаще всего явно двоедушных.

Как бывает в таких случаях, об этом сватовстве сохранился изустный апокриф. В нем, конечно, менее истины, чем в документах очевидцев, но есть здравая и не без юмора мысль о том, что и земли наши разные и понятия тоже.

Вернувшись со смотрин, — по апокрифу, — Писемский сел писать царю письмо, где сообщал, что видел невесту которая полна, дородна, бела телом, и хотя немного рябовата, вполне хороша собою.

Коварная Елизавета, боясь за свою племянницу, подсунула послу для смотрин рябую служанку.

Этой же ночью к послу Писемскому проник некто и за хорошую сумму вызвался показать настоящую Марию Гастингс, сообщив Писемскому, как его надули. Они вдвоем пробрались в сад к Марин и при свете луны посол разглядел ее. Второе письмо излагало обман и рисовало Марию так: «А племянница ее страшным страшна, бела, как смерть, как смерть худа — упаси бог взять такую в жены».

В Британии Мария Гастингс слыла образцом женской красоты.

Этот апокриф вспоминается мне здесь, если мои представления о красоте не совпадают с английскими.