Альбион и тайна времени

— А я не уверена, что они не познакомились сегодня утром, часа два назад. Вот-вот, вы уже нахмурились, уже не нравится, ваше упрямое, суровое, русское понимание любви оскорблено — ах, какой ужас, только познакомились… Но поймите, люди тоже дети природы, как кошки, собаки и прочая тварь. Два пола притягиваются друг к другу внезапно, сильно, чаще всего внезапно. Ведь вот вы идете по улице, мимо — толпа, далеко не каждый останавливает на тебе взгляд, может быть, один из тысячи. Но уж если остановил, что-то в этом есть. Это не значит, что вы пойдете друг за другом, скорей всего нет: в нашей житейской суматохе вспомнится, что продукты к обеду не куплены, а то еще что-нибудь, совсем уж прозаическое. Но это будет неправильно, куда вернее пойти по зову природы друг за другом. Ах, ах, ведь это ужасно стыдно! А кто сказал, что стыдно? Люди! А люди не ошибаются? Не более ли стыдно не пойти, поддаться скуке и ханжеству, чем естеству?

Пегги пылала. Она говорила громче, чем говорят англичане на улицах, и прохожие иногда оглядывались на нее.

После этого спора прошло время…

Я только что вернулась из Москвы, полная впечатлений моей настоящей жизни. Поздно вечером, разобрав чемоданы и прибрав в доме, я ощутила привычную здесь пустоту и бессмысленность своей лондонской жизни, но дабы не давать воли этим чувствам, столь рано проявившимся, я пошла звонить Пегги, о которой три месяца ничего не знала. Она сразу сняла трубку:

— Ах, это вы! — какое-то разочарование мелькнуло в ее голосе. — Сколько сейчас времени? У меня стали часы. А, еще не так поздно. Простите меня, позвоните, если можно, завтра.

— Что-то случилось?

— Ничего особенного. Просто Дональд запил и три дня уже не появляется. За минуту до вашего звонка мне звонил один из наших подопечных безработных и сказал, что видел его полчаса назад в районе «Уайтчепеля». Донни еле стоит на ногах и бормочет, что идет бросаться с крыши. Я сейчас иду его искать.

Ее голос был удивительно спокоен. Я сказала ей, что буду у нее через пятнадцать минут. Она никак не отреагировала, но когда я подъехала, она ждала меня на улице. В том же такси мы отправились к «Уайтчепелю».

Общая нервозность не помешала мне ощутить в Пегги что-то новое, но что, я как-то ясно не поняла. Мы сразу заговорили о Дональде, и я узнала, что он в последние дни был вполне спокоен — ничто не предвещало катастрофы.

Черные кварталы бедноты с редкими огнями в окнах — время было позднее — встретили нас зловещим мраком.

— Подождите, — шепнула Пегги и позвонила у какой-то низенькой двери, которая открылась, и стало видно лестницу, ведущую в подвал. Растрепанная пожилая женщина что-то долго говорила Пегги, потом пошла вниз, крича:

— Том, Том, она уже здесь!

Том вышел, позевывая. Он говорил на кокни — языке лондонского простонародья, я почти не понимала его, но мне и не обязательно было понимать, Пегги знала этот язык…

Он долго вел нас какими-то тесными закоулками, потом пустырем, где гулял довольно сильный ветер, гоняя бумажки и консервные банки, где в каком-то танце кружилась посреди пустыря белеющая в темноте большая тощая собака, Лабрадор.

— Том говорит, что это бешеный пес, он днем спит, а ночами бегает по улицам и пугает людей. Удивляется, как его до сих вор не пристрелили, — перевела мне зачем-то Пегги слова Тома.

Внезапно мы вынырнули у огромной высотной стройки. Остов дома был почти закончен, а на заборе, огораживающем его, висела большая одинокая лампа, освещающая первые этажи. В ее свете я взглянула на Тома. И в эту минуту я подумала о том, что лица помимо национальных черт несут на себе ярко выраженные классовые черты, и, быть может, они-то и есть главные.

— Он полез туда. — Том указал рукой в проход, ведущий на этажи стройки.

— Спасибо, — сказала Пегги. — Вы не ходите, пожалуйста. Мне так удобнее. Мы сами.

— Я подожду здесь, — кивнул головой Том. Он понял, что Пегги не берет его из-за ноги, и не обиделся. Она права.