Альбион

Неудивительно, что крестьяне так стремятся получить имена. Ведь имена произносятся часто. У себя на родине Терман встречал знакомых людей, о которых не мог вспомнить ничего, пока не припоминал их имени. Только тогда на память приходили их занятия и интересы, их симпатии и антипатии. В Альбионе был тот же самый, но только многократно усиленный эффект. Давая людям имена, он вместе с ними давал им их неповторимую личность, а вместе с нею и личные воспоминания.

— Я постараюсь сидеть так тихо, как только смогу, — сказал он.

Майна улыбнулась.

— Сиди ещё тише, и тогда всё будет в порядке.

Он сел на корточки и улыбнулся ей в ответ. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, а затем она неожиданно шагнула вперёд, нагнулась, крепко поцеловала его в губы и отошла.

— Извини, — сказала она. — Я не должна была делать этого.

— Всё в порядке. Мне очень даже понравилось.

Он вытер губы рукавом.

— Но мы не любим друг друга, — возразила она.

— Ещё не всё потеряно.

Говоря не всё, он подразумевал совершенно обратное. Снова вопрос: почему он не хотел полюбить её? Ведь, если разобраться, он уже любил.

В луче света вокруг неё кружили пылинки.

«Какая дурацкая вещь — разум, — подумал Терман. — Он всегда усложняет самые простые вещи». Любовь к ней была бы чем-то вроде… педофилии, ведь можно сказать, что ей всего лишь несколько недель от роду. С другой же стороны, она для него как мать. Она кормила и поила его, когда он был беспомощен, как ребёнок. Может это как раз и пугало его — то, что она видела его таким беспомощным?

— Если солдаты Эллонии придут поздно, мы принесём тебе еду. Я расскажу тебе о том, что происходит, если они не зайдут в дом. Иначе они меня услышат.

Он в тысячный раз захотел спросить, зачем она всё это делает. И не спрашивая уже знал ответ: помимо личных чувств, для Майны был важен тот факт, что он возвращал её соплеменников к реальности. Вместо этого он сказал:

— Ты не слишком беспокойся обо мне.

— Я не о тебе беспокоюсь — ответила она, глядя через окно на поля. — Хоть ты и значишь для меня много, я думаю обо всех. Мы должны показаться солдатам такими же, как всегда, а это будет трудно. Придётся притвориться, как будто у нас нет имён… и прочее…

— Что прочее?

— Они — мужчины, понимаешь? А среди нас есть женщины. Не притворяйся, что ты этого не заметил, — её сарказм был ему неприятен. — Солдаты могут делать с женщинами всё, что захотят.

Она взглянула ему в глаза.

— Это длится недолго и не очень больно, только потом об этом будет тяжело вспоминать.

— А вы научились помнить…

— Правильно. И тот, с кем это произойдёт, должен будет делать вид, что ему это безразлично. Будет тяжело.

Его руки сжались в кулаки.

— А вам никогда не хотелось убить этих солдат?

Её голос потерял всякую эмоциональную окраску:

— Раньше нам никогда не приходило это в голову. После твоего появления некоторые из нас стали говорить, что мы должны бороться против солдат, но я не вижу в этом смысла: они просто перебьют нас и сожгут наши дома.

— Разве им не нужна пища?

— Есть другие деревни, — спокойно заметила она.

— Ну, а если вы убьёте всех солдат? А потом пойдёте и уничтожите Эллонию? Вы сможете тогда выращивать ровно столько пищи, сколько вам самим необходимо. Вы сможете отдыхать и наслаждаться жизнью.

Он коснулся руками пола.

— Я не хочу говорить об убийствах, — сказала она, протягивая руку и касаясь кончиками пальцев его лба. — Убийства — это дело Эллонии и её солдат. Им положено это делать, — она на секунду задумалась. — Я не могу убить человека. Это было бы… неправильно. Большинство из нас так думает.

— Но иногда просто необходимо убить, — прошептал он. — Разве ты не понимаешь?

— Нет.

Он подумал о всех революциях и контрреволюциях, которые происходили в его Мире. Несколько лет он был наёмником, воюя за того, кто больше заплатит. Он практически никогда не думал о тех людях, которые умирали от его меча, когда он выполнял свою маленькую роль в той или иной никому не нужной войне. Вконец устав от всего этого, он стал матросом торгового судна, но в душе оставался воином. И вот теперь он почувствовал необходимость войны, но люди, которые должны начать эту войну, если они все были такими, как Майна, боялись даже думать об этом.

— Как часто они тебя насиловали? — хрипло спросил он.

— Трудно вспомнить. Я думаю, несколько раз. Это не очень больно, я уже говорила, если не считать самого первого раза. Конечно, если они изнасилуют меня сегодня, будет хуже.

Майна пожала загорелыми плечами. Она не умела прогнозировать. Если случится, значит, случится.

— Ты можешь спрятаться вместе со мной, — сказал он шёпотом.

— Нельзя. Солдаты нас пересчитывают, — сообщила она. — Если нас останется мало, они захотят узнать, где остальные, и будут искать. Иногда исчезают старые — умирают. Но я ведь не старая, и у нас сейчас нет чумы, — она отряхнула юбку. — Если они узнают, что меня нет, то будут искать, а если будут искать, то обязательно найдут и убьют нас обоих, а заодно и моих родителей, — она заплакала. — Они уничтожат всё: сожгут дом, перебьют скотину…