Альбом

Я огляделся и решил свернуть, как будет возможность. На аллее было слишком людно: праздно гуляющие, опасные велосипедисты и потные бегуны. Зачем они мне? Я нуждался в одиночестве среди кустов и деревьев, наедине с алюминиевой банкой. Я сорвал травинку и начал в задумчивости жевать её кончик. Он был сочным и вкусным. Обожаю этот вкус свежести, но не больше вкуса холодного пива. Я сделал большой глоток, потом ещё один. Впереди показалась полицейская машина, и я, от греха подальше, свернул в лес, но не на тропинку, как хотел, а пошёл по траве, сбивая ногами отцветшие одуванчики, которые, взмывая вверх, кружили десантом белых парашютиков. Под эту красоту и кончилась By Myself и началась великая In the End.

8. In the end (В конце концов)

Заиграл надгробный синтезатор. Примитивный, как из глубины веков, но выдающийся. Я почувствовал сладкую грусть, особенно в момент, когда начинает Честер, а Шинода подхватывает: «It starts with… One thing». Это всегда начинается одинаково. Я выдохнул переизбытком чувств, но их оставалось ещё много. От волнения скрутило в животе. Застучало сердце. Чтобы успокоить его, я запетлял меж деревьев, вычерчивая восьмёрки, отчего закружилась голова. Тогда я пошёл прямо и, слушая выверенную читку Шиноды, вспомнил, как Лёнька однажды сказал, что это глубокая песня. Я спросил почему, а он ответил, что сам не знает точно, но один юзер на форуме утверждает, что каждый пройдёт через это.

– Что «это»? – не понял я.

– Я тоже задал такой вопрос, – сказал Лёнька. – Он ответил, что это у каждого разное.

– И ты веришь в это?

– Верю. У меня это будет эпик.

Забегая вперёд, скажу, что Лёнька ошибся в прогнозе, и, углубляясь в парк, я каждой клеточкой тела ощущал неизбежность In the End. Особенно в припеве от Честера:

I had to fall, (Я вдруг упал,)
To lose it all, (Я всё потерял,)
But in the end (Но в конце концов)
It doesn't even matter. (Это не имеет значения.)

Да… в конце концов уже ничто не имеет значения. Это факт. Задним умом каждый из нас силён, а вот передним – едва ли. Лёньку можно было ещё тогда спасти. Можно было хотя бы попытаться это сделать – не ради него, так ради себя, – но я устранился. После «Тарена» мы долго не виделись, вернее, я встречал его иногда около дома или барахолки, но он всегда был под чем-то, и мы делали вид, что не замечаем друг друга. Так закончился десятый класс, и я на все каникулы уехал в деревню, а когда вернулся, начал готовиться в институт. Редко выходил из дома, да и то в школу, к репетитору или вынести мусор, поэтому Лёньку встретил только в конце сентября и офигел от его вида, хотя кое-что уже слышал.

За четыре месяца он превратился в асоциальную личность: оброс, одежда грязная, лицо загорелое и припухшее. Скандалы с его участием стали обычным делом. Лёньку поставили на учёт в наркодиспансер, а однажды он отсидел пятнадцать суток за пьяный дебош в кафе «Новинка». Потом был суд. Огромный штраф. И по кругу. Дошло до того, что он попал в психушку на «Фрунзе», где пролежал несколько недель, но благими намерениями вымощена дорога в ад. Психушка оказалась не местом лечения, а школой новых возможностей. Там Лёнька познакомился с опытными наркоманами, которые и научили его всем премудростям. После больницы Лёнька стал обладателем знания, как и где можно дёшево оттопыриться.

Алкоголь, аптека, натуральный кайф – он употреблял всё, что горит, дымится или принимается перорально. Всё, что даёт хоть какой-то эффект, и если поначалу с финансами проблем не было, то со временем они появились. Такова жизнь. Кайфа всегда хочется больше, но количество кайфа пропорционально количеству потраченных на него денег и, соответственно, количеству времени на их поиски. Чем Лёнька только не занимался: грузчик в «Овощном», мелкое воровство, продажа вещей из квартиры и даже кредиты, которые он набрал сразу, как ему исполнилось восемнадцать. Он «покупал» бытовую технику и продавал её в два раза дешевле, но за наличку. Обычная наркоманская дорожка. Конечно, на ней он встретил и любовь, ведь любви безразлично, какой у вас путь, она просто идёт навстречу.