Альбом для марок

Одного деятеля я долго не мог найти. Знал, не то Макаров, не то Майоров, живет где-то у Рижского вокзала. Я там почти все старые дома обошел – и, представьте себе – этот товарищ работает в одном министерстве со мной и сидит в такой же комнате этажом выше. Принес он перед началом рабочего дня, высыпал из мешочка – у меня даже в глазах потемнело: Керкинитида, Феодосия, Горгиппия. Говорит: – Мне девяносто рублей за них предлагают. – Я не выдержал, понимаете, просто сорвалось: – Я вам дам двести! – Смотрю, он собирает монеты в мешочек. – Я подумаю. – Больше я этих монет не видал. Это элементарное правило: если человек назначил цену – торгуйтесь, не говорите, что это стоит дороже. Иначе человек подумает, что у него космос, и вы этих монет не получите. Это уже не этика, а человеческая психология. В нумизматике приходится дипломатничать. И суеверия. Вы замечали – вы ведете переговоры о монете, она уже почти ваша, – стоит только в мыслях примерить, где она будет лежать в коллекции, – и монета от вас уйдет. Это все старые коллекционеры знают. И закон парности. Редкость, вы полжизни за ней гонялись, достали, и тут же приходит точно такая же. И еще нужно иметь паблисити. Вы, сэр, мало об этом заботитесь, поэтому и поступление у вас скудное. Надо, чтобы вас все знали. А вы дуете на холодное!

В четверг, в два часа дня![49] Варвара с внучками на даче, молодые в Прибалтике. Я сижу один, вдруг шаги в коридоре. Входят двое. Я:

– Вы как сюда попали!

Старший, лет сорока:

– Сейчас поймешь. – Младшему: – Забери его! – и сам прямо с чемоданом к шкафчику.

Младший ведет меня в уборную и начинает привьязывать к сидению. Вьяжет профессионально, ласточкой – освободиться невозможно. Тот, старший, видно – жестокий человек, а этот, лет под тридцать, скорее – даже приятный. Говорит:

– Что у тебя, батя, руки не дрожат? На фронте был?

– Был.

– Ты, папаша, не огорчайся. Ты всю жизнь советскую власть грабил, а теперь – тебя. Ты думай о чем-нибудь хорошем. Было у тебя в жизни что-нибудь хорошее. Руки вместе!

– Не могу. Рука сломана. Я здесь погибну – жена приедет не раньше, чем через неделю.

– Не волнуйся, батя, о тебе позаботятся. Открой рот!

И запихивает мне в рот полотенце. Я завожу язык вбок под протез, чтобы образовался рычаг. Слышу, как старший пересыпает монеты с планшеток прямо в чемодан. Кричит:

– Поторапливайся! Он ждать не будет.

Он – это поезд. Я понял. Старшего я узнал. Его ко мне приводил Саша Петренко из Киева. Он целый вечер сидел, молчал.

Ушли. Я начинаю отхаркивать изо рта кляп – горло в кровь сорвал. И вставной челюстью помогаю. Минут сорок я так проработал – наконец выплюнул. Вздохнул – а то уже начал задыхаться: легкое у меня одно. Теперь надо развьязываться. Руки я не дал плотно свьязать – небольшой простор есть. Развьязывался я часа тры, не меньше. Вышел в комнату и – представьте себе – чувствую счастье: в окне свет, и я жив. И все равно, что шкафчик открытый, пустой. Телефоны оба оборваны – вьязали меня телефонным шнуром. Пошел звонить к соседям. Через полчаса у меня в квартире было человек пьятьдесят милиции. Вдруг звонок в дверь. Я открываю: Миша Опенченко. У которого я камею купил. Я всегда считал, что он из КГБ. Думал: пускай смотрит. А тут я подумал: может, это обо мне позаботились? Знаете, всякое приходит в голову. Смотрю, он с милицией запанибрата. Мне говорит: – Можно я к вам попозже зайду с товарищем? Он – генерал КГБ. – Пришли часов в двенадцать ночи. Разговор был неофициальный. Может быть, им надо было узнать, что я думаю. Этот дядька – не знаю, генерал он или не генерал – говорит: – Мы свяжемся с Интерполом. За пределы Советского Союза коллекция не выйдет, за это я ручаюсь. – Не знаю, как можно ручаться. Я узнавал – коллекцию можно провезти, по сути дела, в открытую – в реквизите любого театра. Ни один работник таможни не заглянет.

Вот, Андрэй Яковлевич. Я учил вас, как собирать коллекцию, теперь я учу вас, как ее терять. Смотрите – я выхожу из себя? У меня дрожат руки? А я нисколько не обольщаюсь. Шансы на возврат коллекции – пьять процентов.

Новости? Ноль-ноль. Они не хотят искать. Трех следователей сменили. Сашу Петренко убрали из Киева – чтобы нельзя было допросить. У вас отпечатки пальцев снимали? И у моего соавтора не снимали. Я месяц добивался, чтобы сняли у меня. Сняли и говорят, что не получилось. Ни на планшетках, ни на телефонах отпечатков не обнаружено. Я же сам видел, что они работали без перчаток. И были прекрасно информированы, что я один. Великолепная наводка! Выполняли заказ. И ничего не боялись, пришли без масок. И я себе задаю вопрос: почему они меня не уничтожили? Я их видел, могу опознать. В МУРе мне показывали картотеку – всё не то. Фоторобот – они меня измучили, пока я не сказал: – Что вы мне все время шесть-семь комбинаций показываете?