Альбом для марок

В эпоху Блерио и Уточкина приятели оравой наезжали в Москву, где-нибудь на улице, в толчее затевали:

– Вон он! Да нет, не там, левей… Над трубой. Теперь ниже, еще ниже! Над зеленой крышей. Совсем у карниза. В углу! Увидел? Вот он – да вот же! – и незамеченные выходили из самодельной толпы. Тогда это считалось художеством в самом житейском смысле.

Отец никогда не пил не курил. Компанию старался водить с равными себе – друг Качкин (про него знаю мало) – или с теми, кто выше, у кого поучиться – потомок Гоголь-Яновский; Менделеев-сын, брат Любовь Дмитриевны, агроном, умер двадцати шести лет – отравился консервами. С тех пор у отца навсегда опаска к консервам. Остался подарок – менделеевская кружка – большая, толстая, чтоб не разбилась, – из корабельной посуды. Из нее якобы пил сам Менделеев.

Павел освобождался от призыва как старший сын, первым в солдаты пошел Яков. По образованности – остался на месте, вольноопределяющимся, непонятно, почему на так долго. Служба была нетрудная, времени и сбережений хватало. Тут-то и развернулась его фотографическая деятельность.

Место действия. Три солдата на крыльце двухэтажного дома. Над дверьми: УПРАВЛЕНИЕ ПОДОЛЬСКОГО ВОИНСКОГО НАЧАЛЬНИКА и табличка: ДОМ ГОРОДА ПОДОЛЬСКА № 94. Почтовый ящик с орлом и конвертом, над ним: ПРИЕМ ПОЧТОВЫХ ОТПРАВЛЕНИЙ ПРОИЗВОДИТСЯ В 12 ЧАС. 30 МИН. ДНЯ И В 8 ЧАС. ВЕЧЕРА.

Автопортрет на железной койке. Лежит спокойно, опершись щекой на ладонь, локоть в двух белых подушках; в левой руке – газета. В изголовье на железном пруте овальная бирка: № 5, ПИС. УЧЕН. ЯКОВ СЕРГЕЕВ 1912 г.

Пять солдат под ракитой.

Пять солдат в каменоломне.

Восемь солдат в казенном дворе.

Струнный оркестр. Отец с балалайкой. Лица на снимках красивые и некрасивые, попроще и поотесанней, – но все спокойные и благообразные.

Пирамиды сокольской гимнастики – из десятков солдат. У подножия – офицеры. Маленький, с брюшком, в пенсне – подольский воинский начальник. В отличие от других офицеров, он не в сапогах, а в штиблетах, и на мундире – ни ордена, ни медали, один полковой знак. У солдат в пирамидах лица молодцеватые, у офицеров внизу – довольные, гордые.

Воинский начальник с женой и дочерью – перезрелой, томной – у самовара. Он и здесь в фуражке: боится, на снимке будет заметно, что он закрашивает плешь краской.

Без усов отец себя не запечатлел. Было дело – сбрил, из интереса. Фельдфебель при всех обругал:

– У, ляха старая!

Упущение: ни одной карточки Кононенки, подольского Швейка. Словесность. Фельдфебель вопрошает:

– Кононенко, кто наш государь император?

– Государь император… Мария Хвёдоровна!

– За кого мы готовы отдать живот?

– Отдать живот… За Марию Хвёдоровну!

– Кто враг наш, внешний и внутренний?

– Внешний и внутренний… Мария Хвёдоровна!

Пирамида поредела, мрачная на фоне щербатого кирпича и покосившейся галереи.

Трехаршинный циркач-ополченец с крестом на картузе и винтовкой к ноге – до пояса. Рядом с ним, как бывало перед пирамидой, снимаются офицеры. Это война.

Отец почему-то в Сибирском линейном полку, обреченном в Карпатах. В последнюю минуту подольский воинский начальник его возвращает. Буквально перед посадкой:

– Сергеев, останешься у меня. Звания вольноопределяющегося лишишься. Согласен?

Конечно, согласен. Почему воинский начальник его спас? Незаменимый писарь? Лично приятен? Кто-то замолвил слово? Жених для дочери?

Постоянный пэттерн судьбы моего отца состоял в том, что всегда кто-то его спасал.

Последний солдатский снимок. Садик, забор. У клумбы в белой гимнастерке барином развалился отец. На погонах две лычки. Унтерский чин вскоре пришлось скрывать.

Политикой он не интересовался, но летом семнадцатого – снова за грамотность – стоял во главе мелкого малопартийного совета. От советской власти и это пришлось скрывать.

В ноябре брат Иван привез из Москвы двух подростков:

– Юнкера из Кремля.

Сам себе голова, отец выдал им документы.

На выборах в Учредительное собрание голосовал за народных социалистов – почти эсеры, но против террора, как кадеты.

– В Подольске у нас один помещик был. Усадьбу ему сожгли. Остался у него дом в Подольске и на всю семью – тысяча серебряных рублей. Он говорит дворнику: – Такое трудное время. Боюсь дома держать. Ты пойди, Василий, зарой в саду. – Сам не мог! Потом хватились – а там ничего нет. А верный был человек этот Василий. Наверно, сказал кому, похвалился…

После ВОСРа отец понял, что новая власть любит бумаги, стал их копить, огораживался ими, снимал впрок нотариальные копии.

УДОСТОВЕРЕНИЕ № 930

Солдат Управления Подольского Уездного Воинского Начальника Яков Артемьевич Сергеев, призыва 1911 г., происходящий из гр. Московской губ. Дмитровского уезда, Подчерковской волости, дер. Жуковки, согласно приказа Войскам Московского Военного Округа 1918 года № 158 уволен от службы вовсе, что подписью с приложением казенной печати удостоверяется. —

23 февраля 1918 года, гор. Подольск, Моск. губ.

Подольский Уездный Воинский Начальник, Член Совета Раб., Сол. и кр. депутатов – Качкин.

Делопроизводитель – (подпись).