Альбом страсти Пикассо. Плачущий ангел Шагала

Она очень красивая. У нее каштановые волосы и светло-голубые глаза. Сегодня пришла в длинном темно-синем бархатном платье. Должно быть, думает: «Вечером все непременно случится. Случится уже целиком и полностью, по-настоящему». Но Франсуаза ошибается. Сегодня – не ее очередь, не ее ночь. Богиня не знает: сегодня черед подстилки оказаться в спальне самого Пабло Пикассо. О, Долорес Гонсалес явно может доставить мужчине удовольствие! Несмотря на ее скромность, она жаркая, страстная (хотя, может, девочка еще сама себя не знает, но опытного ценителя женщин не проведешь). С Долорес все будет по-другому, не как с Франсуазой…

По телу Пабло разлилось приятное тепло.

Он вспомнил, как смотрел на покорно склоненный затылок Франсуазы, и понимал: именно теперь богиня готова сделать все, что будет приказано. Только девочка напрасно волнуется: никаких приказов не последует; вся эта игра продумана до мелочей, ее роль – всего лишь роль пешки…

Он раздевал малышку медленно, радуясь: наконец-то можно прикоснуться к мягкой сливочной коже, слабо пахнущей ванилью.

Убедился, что взгляд художника не обманешь – тело девушки, до трогательно торчащих ключиц и суховатых длинных бедрышек именно такое, какое и представлялось. Поставил Франсуазу, голенькую, напуганную, но все-таки отчаянно пытающуюся сохранять гордый вид, на колени. Дал ей понять, что сейчас придется… А потом вдруг оставил все намерения позабавиться с ее ротиком; окутал нежностью слов, аккуратно одел, заботливо поправляя прядки пышных волос…

Франсуаза бы отдалась в ту минуту – но так можно получить лишь ее тело, не душу. Душа подобных непростых цыпочек открывается навстречу только после долгих разговоров, обмена многозначительными взглядами, слияния умов.

Просто Франсуаза англичанка. То есть она, конечно, француженка, но характер у нее английский, чопорный, замороженный. Придется потрудиться, чтобы зажечь огонь.

А вот Долорес зажигать не надо. Испанская кровь, она пылает от мимолетного прикосновения. Сначала это возбуждает, но потом (опыт, опыт, все ведь уже было, все известно заранее) быстро приедается.

Однако теперь еще все-таки не выбрать одну из этих двух девочек. Забавно: обе называют себя художницами. Художницы… – так, водят кистями по холсту, напрасно тратят краску. Хотя, с другой стороны, а кто не зря расходует материалы? Рядом с собственным творчеством, чего уж скромничать, все художники (кроме разве что Матисса) кажутся такими малозначительными! Итак, две девчушки. А ведь есть еще Дора, с ней тоже не кончено.

Впрочем, кто сказал, что надо выбирать одну из нравящихся женщин? Можно наслаждаться ими всеми, как наслаждаются красивым букетом цветов…

– Я считаю твой кубизм периодом чистой живописи, – закончив изучать картину, провозгласила тем временем Франсуаза. – Теперь твоя живопись идет не ввысь, а вширь. Ты продвинулся на пути выразительных средств, максимальной нагрузки в мелочах. Но ты никогда не создашь ничего выше картин кубистского периода! Они утвердили новый порядок. Импрессионизм был хаосом, кубизм вновь вернулся к структурированию композиции.

– Посмотрим лет через пять, – пробормотал Пабло, с трудом сдерживаясь, чтобы не отшлепать Франсуазу.

Как это она сказала?

«Никогда не создашь ничего выше!»

Надо же, умная тут нашлась!

Своей язвительностью эта девочка еще больше подчеркивает восторженную мягкость Долорес.

Вот Долорес-то ни капли не сомневается: каждая новая работа Пикассо на порядок лучше предыдущей; она верит в это не просто сильно – неистово.

Нет, решительно эти девочки нужны ему рядом обе. Они дополняют друг друга, подчеркивают свои достоинства.

Ничего не поделаешь, им придется все это принять.

А может, они так и не узнают о существовании соперницы?

Конечно, это было бы проще. Но доставило бы меньше удовольствия. А вот настоящая схватка между двумя женщинами, бьющимися за мужчину, может стать отличным сюжетом для картины. Как возбуждает и щекочет нервы подобное зрелище! Здесь есть что писать – ненависть, страсть, напряжение!

Приблизившись к Франсуазе, Пабло взял девушку за подбородок и сказал:

– Мы не должны слишком часто видеться. Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не касайся их. Нельзя злоупотреблять тем, что должно принести свет в мою и твою жизнь. Все прочее в моей жизни обременяет меня и заслоняет свет. Наши отношения представляются мне открывшимся окном. Я хочу, чтобы оно оставалось открытым. Нам надо видеться, но не слишком часто. Когда захочешь встретиться, позвони и скажи [12].

Пабло уже находился в прихожей, намереваясь подать пальто Франсуазе, когда в дверь вдруг позвонили.

– Тише вы! – закричал он с досадой на оживившихся птиц. – Когда-нибудь я с ума сойду от вашего чириканья!

Но канарейки и неразлучники, заметавшиеся в своих клетках, к истинной причине гнева имели мало отношения.

Конечно же, это уже пришла Долорес. Хотя ей было сказано объявиться вечером, а время теперь еще только обеденное. Примчаться пораньше, сгорая от нетерпения, – очень на нее похоже!