Альбус Поттер и Серебряный дракон

Он стоит, наклонившись над раковиной, его плечи трясутся от всхлипов, худая спина напряглась, под белой взмокшей рубашкой выступают острые позвонки. Их можно посчитать. И я считаю… один, два, три… Что я чувствую? Мне его жалко? Нет… с чего бы? Я точно знаю, что это он отдал проклятое ожерелье Кэти Белл,замышляет что-то в Выручай-комнате. Поэтому это не жалость, точно. Но почему же так щемит в груди, когда я стою здесь сейчас и считаю эти болезненно выпирающие позвонки?.. Мерлин… Он же просто запутался! Будь оно все проклято, он же запутался, как муха в паучьих сетях… Комплекс героя – мне снова надо всех спасать… Мокрая белая челка откинута с потного лба. Он видит мое отражение в зеркале. Серые глаза, прозрачные от слез, широко распахнуты, одна секунда – и он оборачивается… Губы шевелятся, будто он хочет что-то произнести, но не в силах выдавить и слова. Я опережаю: — Я знаю, это ты. Это ты ее проклял, Малфой! – на самом деле я хочу сказать совсем другое, что-то, что имеет значение, но произношу именно эти пустые слова. Слезы злые и отчаянные текут по щекам – он растерял весь свой аристократический лоск. «Никогда не загоняйте зверя в угол», — вспоминаются слова из какой-то книжки, что я в детстве читал под одеялом с фонариком. Но разве он – зверь? Звереныш… Маленький и очень кусачий. Первый “ступефай”, слетевший с его палочки, разбивает стену за моей спиной. Инстинкты, отточенные квиддичными тренировками, меня не подводят – я успеваю отскочить. Бешеный адреналин растекается по венам, ярость и азарт ударяют в голову. Пуляю чем-то в ответ, не особо задумываясь, что это будет. Минус одна раковина в несчастном туалете. Наклоняюсь, выискивая ноги в изящных дорогих туфлях. Снова мимо. Ярость. Звереныш уползает от меня… Поймать! Достать! «…от врагов», — проносится в голове, и с губ срывается: — Сектумсемпра! Тишина. Лишь тонкое поскуливание за углом – так может хныкать зверек, попавший в сеть, так может скулить потерявшийся щенок. Иду тихо, с опаской. Вдруг уловка? Кровь. Она повсюду. Бурые полосы на белой рубашке навсегда врезаются в память. Белые волосы слиплись от пота и воды, голова запрокинута, бледные тонкие черты лица исказились от боли. Кажется, это и правда больно. Черт… я же не знал… прости… прости… не так… чертова война.. и здесь… ненавижу…. Кажется, он сдерживается, чтобы не кричать. Но лучше бы кричал, нет сил слышать этот тонкий тихий скулеж. Больше нет ярости. Ничего нет. Пустота.

Гриффиндор за столом Слизерина