Алчба под вязами

Братья застывают и превращаются в два неподвижных, мрачных изваяния. Входят Эфрaим Кэбот и Эбби Патнэм. Кэботу семьдесят пять лет, он высокий, мосластый, полный огромной сконцентрированной силы, но согбенный трудом. Лицо у него жесткое, как бы вытесанное из валуна, но есть в нем и слабость, и мелочная кичливость своей ограниченной силой. У него маленькие, близко посаженные глазки, он очень близорук и постоянно моргает, взгляд его напряжен и как бы направлен внутрь. Одет он в унылый черный воскресный костюм. Эбби тридцать пять лет, она полная, живая. Ее миловидное круглое лицо портит налет довольно грубой чувственности. В ее челюсти сила и упрямство, в глазах – жесткая решимость, а во всем ее облике – то же отчаянное, неуемное, неприкаянное начало, которое так очевидно в Ибене.

Кэбот (входя, со странной сдавленной эмоцией в сухом, резком голосе). Вот мы и дома, Эбби.

Эбби (жадно). Дома! (Ее взор алчно обнимает дом, она как будто не замечает две застывшие фигуры у ворот.) Красиво – красиво! Аш не верится, что он и вправду мой.

Кэбот (резко). Твой? Мой!

Пристально смотрит на нее, она так же пристально – на него. Он, как бы отступая, добавляет.

Ну, скажем, наш! Уж оченно долго я тосковал. По весне совсем старым себя чуйствовал. Дому нельзя без женщины.

Эбби (в ее голосе – жажда обладания). А женщине – без дома!

Кэбот (неуверенно кивает). Ага. (И сразу же, раздраженно.) А где все? Работают – или что?

Эбби (замечает братьев. С любопытством отвечает на их взгляды, полные холодного, оценивающего презрения. Говорит медленно). А вон два мужика торчат у ворот и ничегошеньки не делают, знай себе глазеют на меня, ровно два заблудших борова.

Кэбот (напрягая взор). Вижу, да не разгляжу.

Симеон. Я Симеон.

Питер. Я Питер.

Кэбот (взрывается). Так какого же черта вы не на работе?

Симеон (сухо). Тебя поджидали, чтобы с тобой поздоровкаться – с тобой да с хозяюшкой!

Кэбот (растерянно). М? Нну, так вот вам новая мать, ребята.

Она пристально смотрит на них, они – на нее.

Симеон (отворачивается и презрительно сплевывает). Вижу!

Питер (тоже сплевывает). И я вижу!

Эбби (с сознательным превосходством победительницы). Пойти поглядеть на мой дом. (Медленно идет к крыльцу.)

Симеон (фыркнув). Ейный дом!

Питер (кричит ей вслед). Там внутрях Ибен. Лучше не сказывай ему, что это твой дом.

Эбби (как бы пробуя имя на вкус). Ибен. (И тихо.) Я скажу Ибену.

Кэбот (презрительно скривился). Да плюнь ты на Ибена. Ибен – сущий дурень, весь в мамашу, простофиля да слюнтяй!

Симеон (со взрывом саркастического смеха). Ха! Ибен весь в тебя – две капли воды – жесткий да горький, что твоя орешина! Собака собаку сожрет. И он тебя сожрет, старикан!

Кэбот (командует). А ну, марш работать!

Эбби скрывается в доме.

Симеон (подмигивает Питеру, говорит издеваясь). Так это наша новая мамаша? И где только ты этакую откопал?

Питер. Ха! Ты бы лучше в хлев ее загнал, к другим свиньям! (Оба бешено хохочут, хлопая себя по бедрам.)

Кэбот (настолько поражен их наглостью, что растерялся и говорит, заикаясь). Симеон! Питер! Да вы что? Пьяные, что ли?

Симеон. Свободные мы, старый хрыч, – и от тебя, и от фермы этой поганой свободные!

Они делаются все веселее и взвинченнее.

Питер. И собираемся мы в Калифорнию, золото намывать!