Алчность

Вот идут женщина средних лет, которая родила когда-то Габи, подростка, полного радости, она в точности такая, как и все другие, юная девушка, которая лучше хочет быть с кем-то, всё равно с кем, чем одна, и молодой парень, который в настоящее время ещё ходит в техническую среднюю школу, они идут от столба к столбу (когда они станут трухлявыми, их повалят и посадят новые, и тогда новые мужчины, которым деревня ещё будет нужна, станут лазить по ним, как белочки, и среди них господин Яниш-мл., он уже тоже отец школьника, хоть и молод. Ещё одна, последняя струя молока, выдоенная из весёлого вечера в танцевальном ресторане, а после перерыв в передаче, потом конец передачи, и всё) и оба прикалывают там вместе бумажки, на которых личико Габи, чёрно-белая фотокопия оригинальной «звёздной» фотографии, так точно, для того и была облюбована, но, к сожалению, возвращена адресатом назад, и теперь каждый может любоваться ею, волей-неволей. Этих фотографий не миновать. Время к вечеру, солнце греет вовсю. Кнопки протыкают просмолённое дерево столбов, которые терпеливо сносят это с высоко поднятой головой. Наконец-то они стали важными, не только для света и для телефона (и то и другое при трагедиях неминуемо! При свете убедиться, что могло бы произойти что-то и пострашнее, и рассмотреть всё как следует, и, конечно, тут же разнести дальше. Мы же все тут как тут, когда по телевизору мужчина хотел бы помириться со своей подругой и оба плачут-плачут-плачут так громко, что для этого может не хватить тока). Мать и друг Габи с самого начала знали: здесь что-то не то. Она исчезла не просто так, Габи, не сказав нам, куда она хочет исчезнуть. Жизнь — преступная история, чего только не происходит с человеком, по большей части это мелочи, но именно на них нужен намётанный первый взгляд, со второго взгляда люди совершенно неинтересны. Ну, для меня-то нет, я живу с их различия, с ним, во всяком случае, больше всего работы. Я никого не могу объявить скучным, а если объявлю, то должна обстоятельно объяснить почему. И почему у обоих, у матери и будущего зятя, такое нехорошее чувство? С самого ранья. Они идут вдоль дороги, которой Габи обычно ехала на автобусе или на велосипеде, они даже останавливают шофёров и спрашивают. Они зайдут ещё так далеко, что пешком дотопают до районного города, где строительная фирма, обучающая Габи, разбрызгана под шатром неба по зелёной пашне, которая окружает все наши города, даже самые маленькие, да их-то в первую очередь! Только там парковка для служащих и для клиентов бесплатная, потому что земля уже ничего не стоит. Зачем тогда вообще ставить машины на парковку? Пыльная дорога, усеянная бумажками обочина для дохлых животных, я не хочу снова и снова записывать всё, что здесь происходит, но я должна. Время от времени здесь бросают какую-нибудь разбитую машину. Раненых тоже надо убирать, не бросать же их на дороге. Они оставляют здесь свою кровь, часть её, и своё скромное достояние — ну, там, полуоткрытая дамская сумочка, ключ, захватанный кошелёк, маленький талисман на брелоке, тряпичный мишка, он-то хотя бы цел. Да, когда машина едет, лучше смотреть в оба, всегда вперёд, но иногда и в зеркало заднего вида, пожалуйста, не забывайте, и следует верить своим глазам, если грузовик на скорости восемьдесят собирается тебя подрезать, сворачивая у тебя перед носом направо; это всерьёз, если он подъезжает сзади, большой, как десять буйволов, и поднимает тебя на рога ещё до того, как ты услышишь его хрип. Деревенские дороги здесь — кровавые, а ландшафт — это кровооборот. Поэтому и мы всегда бежим по кругу и не приходим никуда, потому что карту мы не поняли.