Алчность и слава Уолл-Стрит

Затем, в понедельник, 19 октября, на фондовом рынке произошел обвал: индекс за один день упал более чем на 500 пунктов, что стало абсолютным рекордом за всю историю. Компьютеризация торгов привела к тому, что поручения от инвесторов брокерам «продавать» поступали быстрее, чем когда-либо в прошлом, и шла паническая распродажа. Падение цен охватило практически все ценные бумаги, в том числе акции компаний-мишеней и акции крупнейших компаний – «голубые фишки». Рынок был близок к абсолютному краху, особенно во вторник, 20 октября, когда произошло еще одно падение, после чего во второй половине дня цены несколько окрепли. Для поглощения вала заявок на продажу многим маркет-мейкерам Нью-Йоркской фондовой биржи не хватало капитала. Для предотвращения катастрофы местному отделению Федеральной резервной системы[93] пришлось выдать маркет-мейкерам краткосрочные кредиты.

В отличие от грандиозного краха 1929 года, Черный понедельник 1987 года не возвестил наступление общенационального экономического спада. Это был скорее психологический, нежели экономический кризис. Доходы корпораций существенно не пострадали. Средние американцы продолжали тратить деньги, и потребление не сокращалось. Вскоре после потрясения ситуация на фондовом рынке стала приходить в норму. Более того, началось ралли[94] и цены большинства акций даже превысили свои значения до обвала. Бросовые облигации после первоначального падения в результате «массового бегства» в казначейские долгосрочные облигации росли в цене даже быстрее, чем падали, – отчасти из-за пропаганды неутомимого Милкена, утверждавшего, что они по-прежнему остаются надежным средством помещения капитала. В самом деле, Милкен рекомендовал своим главным клиентам вступать в игру и покупать больше, и те следовали его совету. Влияние Милкена на обширную сеть покупателей облигаций было столь значительным, что позволило ему восстановить их доверие к рынку.

Тем не менее обвал рынка имел поистине катастрофические последствия. Серьезно пострадали мелкие инвесторы, на многих из которых этот опыт подействовал настолько негативно, что на рынок они больше не вернулись. Однажды усомнившись в честности фондового рынка, эти инвесторы пришли к выводу, что он представляет собой поле деятельности для профессиональных мошенников. Со временем такая позиция серьезно ослабила бы национальную структуру привлечения капитала – именно этого опасались авторы первоначальных законов о ценных бумагах.

На Уолл-стрит было полным-полно жертв. Очень многие вдруг в корне изменили свое отношение к биржевой игре. Люди больше не зарабатывали столько, сколько раньше, и не ожидали изменений к лучшему. Этот род деятельности их больше не привлекал.

Одними из первых жертв десятилетия использования кредита для биржевой игры стали арбитражеры. Подражая Боски, они восприняли его воззрения неосторожнее остальных и поплатились за это в наибольшей степени. В крахе арбитражеров заключался один из главных уроков кризиса: высокие доходы не обязательно являются рыночными аномалиями, но всегда являются мерилом еще большего риска. Это должно было быть очевидным для покупателей бросовых облигаций, которые также радовались прибылям, казавшимся несоразмерными риску. Однако большинство из них оставались ослепленными богом солнца из Беверли-Хиллз.

Были единичные предостережения. Уоррен Баффетт, председатель совета директоров Berkshire Hathaway со штаб-квартирой в Омахе, считающийся одним из проницательнейших инвесторов страны, неоднократно предупреждал об опасностях бросовых облигаций. «Когда вы страхуете лихача, вам платят больше, чем тогда, когда вы страхуете обычного водителя, – сказал он в интервью „Вашингтон пост“. – Кто-то сделал на этом очень большие деньги, а кто-то разорился».

20 декабря, когда сообщество арбитражеров еще не оправилось от кризиса, его бывший лидер, исхудалый и непривычно бледный Айвен Боски явился в Манхэттенский федеральный суд. Для сдерживания сотен репортеров, фотографов, телевизионщиков и зевак, сгрудившихся на лестнице, ведущей в здание суда, пришлось выставить полицейские кордоны. Зал судебных заседаний был переполнен репортерами и юристами, прошедшими по специальным пропускам, которые проверялись судебными исполнителями. Когда Боски встал и обратился к федеральному судье Моррису Ласкеру, аудитория притихла и сосредоточилась.

«Я очень стыжусь и не понимаю, почему я это делал», – тихо начал Боски. «Весь последний год я пытался понять, что толкнуло меня на путь преступления, – продолжал он. – Я хотел бы воспользоваться предоставленной мне возможностью и вернуть себе доброе имя. Это то, чего я хочу».