Алеет восток

Получилось! Затем я и читала это стихотворение, чтобы дать возможность Ахматовой снизойти до принятия приглашения на СФ, она ведь после развода с Гумилевым называла его своим духовным братом, а уж в его творчестве тема странствий была одной из основных. Сейчас Поэтесса, выдержав диктуемую приличиями паузу, согласится на поездку к североморцам; само собой, прием мы ей организуем по высшему разряду. Зная ее действительно выдающийся талант, дополненный бешеным желанием указать всему литературному миру его место у подножия трона Королевы Поэзии, можно было смело рассчитывать на написание Ахматовой блестящего цикла, посвященного нашим морякам. Ну а дальше, при приложении должных усилий, все пойдет по накатанной колее. Фрондирующая богема немедленно начнет шипеть по углам «Ахматова продалась» — зная характер Анны Андреевны, с нетерпимостью к критике, а тем более злопыхательству, ее реакцией станет отказ от дома диссидентам от литературы. Она убедит сама себя в том, что ей просто воздали должное, а она снизошла до власти — во что искренне поверит. И любые сомнения на сей счет, пусть высказанные в самой деликатной и доброжелательной форме, только укрепят ее в этом убеждении.

А вот с Львом Николаевичем, я чувствую, мне еще работать придется! В Тайну его посвящать не собираемся, ну может очень в нескором будущем — а пока, учиться ему и учиться, не будет у него здесь, как там, второго ареста, отнявшего семь лет жизни и подорвавшего здоровье, никто его тронуть не посмеет, ну если только сам в явную антисоветчину не вляпается — но тут мы проследим, постараемся, чтобы не было такого! Вытянем его на защиту докторской не в шестьдесят первом, а гораздо раньше. И ехать ему в экспедиции в Великую Степь, публиковать работы о неразрывной связи с ней Руси, добывать доказательства своей «пасссионарной» теории. И прожить, я надеюсь, чуть побольше, оставив Школу и учеников!

— Интересный Вы человек, Анна Петровна — задумчиво сказал сидевший на диване Писатель — насколько я понимаю, Вы искренне верите в дело, которому служите.

— Да, Корней Иванович — спокойно согласилась я, констатируя тот факт, что подставилась третья цель из моего списка. Корней Иванович Чуковский, классик детской литературы — сначала по призванию, а после, сознательно ушедший в этот жанр из оппозиции перед Советской властью. Потому и оставшийся в истории именно как детский писатель, а не диссидент. Зато убежденной диссиденткой стала его дочка — а вот с ней все понятно, таланта судьба не дала, а образование, чтобы это понять, есть — и требования завышенные, поскольку в высоких литературных кругах с детства вращалась. Правда, в том мире она уже после пресловутого Двадцатого съезда развернулась, когда ясно было уже, что ничего за это не будет.

— Простите, Анна Петровна, а Вам никогда не думали о том, что позиция "слуга царю, отец солдатам", при всех личных достоинствах человека, избравшего ее для себя, может быть двойственна? — спросил Чуковский.

— Простите, Корней Иванович, а не могли бы Вы подробнее изложить свою мысль? — "отзеркалила" я Писателю его вопрос, провоцируя его на откровенность.

— Такой человек может быть храбр, умен, честен — соответственно, его полезность не подлежит сомнению, при том условии, что общество справедливо устроено — "раскрылся" Чуковский — но, когда общество несправедливо, то все его достоинства превращаются в свою противоположность, поскольку служат злу.

А он храбр! Задавать такие вопросы инструктору ЦК по идеологии, даже для ведущего детского писателя СССР, значило рисковать нарваться на нешуточные неприятности, пусть и не включавшие в себя продолжительную экскурсию в отдаленные районы страны.

— Пожалуй, я рискну сформулировать его следующим образом — остается ли добро, пошедшее на службу Злу, добром, или же оно автоматически становится Злом?

— Вы очень точно сформулировали мою мысль, Анна Петровна — согласился Писатель, настороженно глядя на меня — кажется, до него с некоторым опозданием начала доходить мысль, что безупречный интеллектуал, ставший рафинированным инквизитором, в некоторых ситуациях может быть опаснее десятка костоломов.

— Но, тогда нам надо определиться с понятиями, что есть Добро, и что Зло? — мой тон оставался доброжелательно-заинтересованным — не в общем случае, на этот вопрос ответа не дали за тысячелетия лучшие умы человечества. А конкретно, здесь и сейчас. Вас не затруднит встать с дивана и подойти к окну?

Писатель слегка удивлен — но послушно встает с дивана и вместе со мной смотрит на закатное небо.