— Первый день как он прибыл, его из больницы не выпускали. В суде помят был сильно потому что, — довольно заговорил дед, явно радуясь каким-то только что полученным новостям. — Громкий же шум был. На второй день он схлестнулся с кем-то из охраны, но тут можно только догадываться — никто ж ничего не скажет. Тогда же он «побежал» самый первый раз, но это не считается: во-первых, он был только-только снаружи. Во-вторых, он явно не имел ввиду ничего серьёзного, потому что не прошёл даже первой тройки.
— Может, разминался? — предположил верзила.
— Пойди спроси, — пожал плечами Кол. — А вот уже со следующего дня, — старик многозначительно поднял палец, — он стал бегать конкретно, каждый день. Сразу после выхода из карцера.
— Так а пятьдесят восьмой день при чём? — не дал себя сбить с толку собеседник.
— А лет Спринтеру сколько? — задушевной улыбкой акулы осклабился дед.
— Да я откуда знаю! — на всякий случай истерично взвился в воздух тридцатилетний. — Молодой на вид…
— Во-о-о-от. Значит, что? Значит, шестьдесят суток — это максимум, который его тут могут держать. — Завершил логическую конструкцию старик. — Его пятьдесят восьмой забег — это последний день, когда его тут могут держать. Потому что забег номер пятьдесят восемь равно сутки номер шестьдесят.
— А ну как его всё равно не выпустят? — предположил на пробу верзила. — Ну, ты ж сам понимаешь, какие у нас законы и правила. Что и кто кому сделает, если его по новому кругу на карцер упекут?
— Вот тут уже не прокатит, — серьёзно и собрано парировал Кол, быстро шагая в сторону «сетки», от которой планировалось вести наблюдение за намечающимся спектаклем (повторявшимся изо дня в день). — Спринтер, конечно, тот ещё… коржик, м-да, и малолетка вдобавок; но он — п р а в и л ь н ы й. Если его сегодня не выпустят, причём прилюдно и вовремя, я не завидую ни замам, ни начальнику.
— Вы будете меры принимать? — попытался изобразить такую же серьёзность более молодой, но у него это плохо получилось.
Между строк в воздухе повисло явно недостаточное понимание «хулиганом» последствий того, что Кол, помимо прочего, был официальным мультимиллионером. И, при желании (ещё и принадлежа к весьма определённой касте), вполне мог испортить жизнь кому угодно из охраны или режима даже самостоятельно (не говоря уже о «мохнатых ушах» и не говоря о том, что каста за Кола бы моментально вписалась за пределами заведения, всеми доступными средствами — пожелай он того).