Он оказался в оккупированной Франции вместе с женой – американкой еврейского происхождения Грейс Висхард. В шахматах он просчитывал последствия каждого хода – быстрее и глубже других. А на житейские дела пороху не хватало. Еще в юности Алехина прозвали Тишайшим – за нелюдимость, за то, что не любит покидать мир деревянных пешек и ферзей. Он некоторые свои партии так и подписывал – А.Тишайший… Алехину дали понять: если не станет выступать под флагом со свастикой – с Грейс разберутся по законам военного времени. Чемпион попал в ловушку. Против такой комбинации у него не было ответного хода. И вот он уже проводит сеансы одновременной игры с офицерами Вермахта – в Праге, в Париже… А весной 1941-го в газете «Паризер цайтунг» выходит статья чемпиона мира под названием «Еврейские и арийские шахматы». Редакторы исказили текст Алехина, превратили его в фанатичного «шахфюрера». Ему действительно было свойственно сложное отношение к «еврейскому вопросу» в шахматном аспекте. Но ни зоологическим антисемитом, ни сторонником Гитлера гроссмейстер никогда не был. Он прекрасно понимал, что коричневый режим сужает его свободу творца великой игры, вольнолюбивого маэстро.
После краха Третьего Рейха многие лучшие европейские и американские шахматисты объявили Алехину бойкот. Чемпион мира стал нежеланным гостем на главных турнирах. При нем оставалась только корона! Он нашел пристанище в Португалии, в тихом Эшториле. По Родине тосковал острее, чем прежде. Особенно, когда выныривал из мира шахматных комбинаций, чтобы дать отдых голове. Оглянется – а вокруг все чужое. И путь в Союз закрыт.
Но в феврале 1946-го в английском посольстве ему передали письмо Ботвинника: «Я сожалею, что война помешала нашему матчу в 1939 году. Я вновь вызываю Вас на матч за мировое первенство. Если Вы согласны, я жду вашего ответа, в котором прошу Вас указать Ваше мнение о времени и месте матча». Значит, Россия поняла и простила его?.. 23 марта шахматная федерация приняла официальное решение о проведении матча Алехин – Ботвинник, а на следующее утро чемпиона нашли мертвым в номере эшторильского отеля «Парк». Больное сердце, жесткое эмигрантское мясо, попавшее в дыхательные пути – так говорили врачи. Разумеется, возникли и криминальные версии: в отравлении Алехина обвиняли и американскую, и советскую разведку. Но это – для желтой прессы. Мраморный барельеф на его надгробии на кладбище Монпарнас был создан шахматистом и скульптором Абрамом Барацем, лично знакомым с Алехиным. Надпись на надгробии гласила: «Шахматному гению России и Франции». Позже возникала идея перезахоронения Алехина в России, но, увы, реализовать этот замысел не удалось.
В сотнях газет появился посмертный снимок великого Алехина. Редко бывает, чтобы фотография так выражала судьбу человека. Временное пристанище, ужин на столе, элегантный, франтоватый герой и шахматная доска с расставленными фигурами – до последней минуты. Жизнь и смерть эмигранта – если только он не забыл Родину, не отрекся от нее – всегда трагична.
Он так и остался неразгаданным гением – непобежденный чемпион, активный участник масонских лож и любитель сиамских кошек… В Советском Союзе его после смерти старались не превращать во врага. Проводился замечательный турнир – «Мемориал Алехина», который выигрывали Михаил Ботвинник, Василий Смыслов, Анатолий Карпов… Его изучали, прославляли – абсолютно справедливо. Но самый веский вклад в осмысление алехинского наследия и уроков его судьбы внес гроссмейстер Александр Котов.