Александр Благословенный

Расти, расти крепися,
С великим прадедом сравнися,
С желаньем нашим восходи.
Велики суть дела Петровы,
Но многие ещё готовы
Тебе остались напреди.

В домах знати начались великие празднества. Во дворце любимца императрицы Ивана Ивановича Шувалова бал-маскарад длился двое суток без перерыва.

Стало известно, что государыня пожаловала Петру Фёдоровичу и Екатерине Алексеевне в честь столь сугубой радости двести тысяч рублей — по сто тысяч каждому, — а счастливой матери — сверх того — ещё и бриллиантовое колье с бриллиантовыми же серьгами, кои, по слухам, стоили и того больше.

Однако же на крестинах Павла Петровича матери его не оказалось — Екатерина Алексеевна, сказавшись недужною, осталась в своих покоях и в домовую церковь Летнего дворца, где происходил обряд крещения, не явилась.

Августейшая бабка Елизавета Петровна прямо из церкви велела отнести внука к себе в покои.

Теперь всё закрутилось вокруг новорождённого — он оказался в центре внимания двора, о роженице же забыли, и даже никто из сановников не поздравил её — все поздравляли августейшую бабку, как будто это она, а не Екатерина, была виновницей всего случившегося.

Вскоре стали известны и кое-какие подробности о подаренных императрицей деньгах.

После крестин Елизавета Петровна отправилась к невестке и сама поднесла роженице на золотой тарелке указ Кабинету о пожаловании ей ста тысяч рублей.

Деньги почти тотчас были доставлены, но ещё через несколько дней выдавший их барон Черкасов взмолился всю сумму вернуть, ибо казна была совершенно пуста, а императрица зачем-то требовала от него ещё сто тысяч.

Екатерина деньги отдала, хотя крайне нуждалась, ибо долги её были огромны, а в кошельке не было ни гроша.

Потом она узнала, что эти сто тысяч передали её мужу — Петру Фёдоровичу, ибо других в государственной казне не оказалось. А он со скандалом требовал обещанного и, пока не получил, не успокоился.

Екатерине показали сына лишь на сороковой день после рождения, но тут же унесли в покои бабки.

До матери доходили слухи, что бабка прибегает на каждый крик младенца и буквально душит его своими заботами.

Павел лежал в жарко натопленной комнате, укутанный во фланелевые пелёнки. Его колыбелька была обита мехом чёрно-бурых лисиц, а покрыт он был двумя одеялами: стёганным на вате, атласным, и розового бархата, подбитым мехом всё тех же чёрно-бурых лисиц.

Из-за этого — потом — Павел постоянно простужался и болел. Но об этом рассказывали позже.

Такого рода лелейно-растительное воспитание Павла продолжалось до смерти Елизаветы Петровны, последовавшей 25 декабря 1761 года. Когда это случилось, Павлу шёл только восьмой год и Екатерина тут же начала исправлять недостатки, допущенные в воспитании наследника престола любвеобильной бабушкой.

Тотчас же возле Павла появилась «учёная дружина» преподавателей и воспитателей, предводителем которой стал один из просвещённейших вельмож Никита Иванович Панин, блестящий дипломат, ловкий царедворец, умный и высоконравственный человек, назначенный главным воспитателем ещё в июне 1760 года.

Историю, географию и языки русский и немецкий Павлу преподавал Т. И. Остервальд, арифметику и геометрию — С. А. Порошин, Ф. И. Эпикус — физику и астрономию, а Священную историю и Закон Божий — архимандрит Платон.

Кроме того, Павла обучали рисованию, танцам, фехтованию, музыке и декламации[12].

В более зрелом возрасте возле Павла Петровича появились трое других учёных мужей, оказавших на образование и формирование характера цесаревича сильное положительное воздействие: Иван Логинович Голенищев-Кутузов — опытнейший моряк, директор Морского кадетского корпуса, наставлявший Павла в морском деле, и будущий президент Академии наук барон Андрей Львович Николаи.

(В исторической литературе часто среди воспитателей Павла упоминают и Сергея Ивановича Плещеева, но это недоразумение, о котором будет сказано очень немного чуть позже).

Николаи учился в Страсбургском университете, изучая французскую философию, западноевропейскую и классическую литературу и искусство, занимаясь одновременно пластикой, живописью, музыкой. Окончив университет, в котором обучалось и немало русских, Николаи переехал в Париж, где вскоре познакомился с Вольтером, Дидро, д’Аламбером, бароном Гриммом, а потом и с князем Дмитрием Михайловичем Голицыным, который вскоре получил назначение российским посланником при австрийском дворе и взял с собою Николаи в качестве своего секретаря.

В 1764 году Николаи сопровождал сыновей графа Кирилла Григорьевича Разумовского в путешествии по Европе и оставил о себе столь лестное впечатление, что был рекомендован Н. И. Панину в качестве воспитателя 15-летнего Павла, а с 1773 года стал его личным секретарём, вёл и денежные дела двора цесаревича.

Глубоко порядочный, преданный Павлу и его жене, Николаи в 1797 году, после того как Павел стал императором, получил титул барона, а на следующий год стал и президентом Академии наук.