Александр Благословенный

Однако в цепи подготовительных мероприятий одно из звеньев было весьма слабым: русское командование не смогло выработать единого стратегического плана.

Александр I и его военные советники время от времени рассматривали различные планы ведения войны с Наполеоном, но остановиться на чём-либо одном у царя не хватало решимости.

Военный министр Барклай-де-Толли исходил из того, что Россия — огромная страна и это позволит завлечь Наполеона в глубь её, отдалить его армию от собственной страны и ресурсов. Если Россия сумеет сохранить свою армию и будет сражаться, преисполнившись настойчивости, терпения и готовности к страданиям и самопожертвованию, то в затяжной войне у неё появятся реальные шансы победить Наполеона.

Эти взгляды Барклая, неизвестно из каких соображений, Александр I весной 1811 года довёл до сведения прусского короля и французского посла в Петербурге Коленкура. Последнему он сказал: «Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат и наша зима»[140].

Александр подчеркнул своё миролюбие, но и твёрдую решимость вести войну, в случае её возникновения, до победного конца. Он заявил Коленкуру: «Я не обнажу шпагу первым, но я вложу её в ножны не иначе как последним».

Коленкур записал этот разговор и 5 июня 1811 года, находясь в Париже, пересказал Наполеону.

Идея Барклая постоянно находилась не только в сфере внимания Александра I, но и стала предметом обсуждения и осмысления ближайшими военными советниками императора — Волконским, Фулем, Вольцогеном. Она стала известна и французскому генералитету, в том числе начальнику штаба Наполеона маршалу Бертье.

Генерал Дедем, голландский барон, служивший во французской армии с 1810 года и проделавший русский поход в чине бригадного генерала, в своих мемуарах рассказывал, что накануне кампании 1812 года, когда он стоял со своей бригадой в Германии, ему не раз приходилось слышать о намерении русских отступать. Ему было вменено в обязанность сообщать министру иностранных дел герцогу де Басано о положении в пограничных районах, слухах, настроениях и т. д. «Я сообщал, — пишет он, — любопытные подробности о России, о непреклонном намерении русских всё сжечь и опустошить и завлечь нас в пустынную местность, чтобы уморить голодом... Восемнадцать месяцев спустя герцог де Бассано сказал мне в Варшаве: «Вы напророчили нам несчастья»[141].

Кроме Карла Фуля военным советником Александра I считался барон Людвиг фон Вольцоген. Он вступил в русскую службу в 1807 году. В 1811 году генерал Карл Фуль представил его Александру. Вольцоген понравился царю и вскоре стал одним из его доверенных лиц, будучи назначенным флигель-адъютантом.

Вольцогена причислили к штабу Барклая, после чего он по поручению царя был командирован в междуречье Двины и Немана, а затем Днепра и Буга для изучения и оценки характера местности с точки зрения возможностей оборонительных или наступательных действий. Именно он выбрал место для строительства лагеря на Дриссе.

Вольцоген представил свой собственный оперативный план, сильно схожий с проектом, разработанным военным министром. Он добавил к плану Барклая один новый момент: рекомендовал избегать больших сражений, изматывая врага мелкими стычками, и лишь иногда, имея очевидное численное превосходство, вступать в бой с крупными соединениями противника.

Гению Наполеона, утверждал Вольцоген, следует противопоставить упорство, холодную мудрость и благоразумие, соединённое с энергией[142].

Как видим, этот и другие планы, представленные царю, в принципе основывались на общей идее: растягивать коммуникации противника, перерезать его линии снабжения, нападать на обозы и тыловые гарнизоны, уничтожать запасы продовольствия и отступать, отступать, пока подошедшие на помощь резервы не создадут очевидного и подавляющего преимущества.

Аналогичные соображения выдвигали в 1811 году князь П. М. Волконский, адмирал Н. С. Мордвинов, французский эмигрант граф д’Алонвиль, голландский барон Ф. В. Тейль фон Сераскеркен, получивший на русской службе чин полковника свиты по квартирмейстерской части. Русский историк М. И. Богданович упоминает также и планы К. Ф. Толя и некоего статского советника Фонтона де Веранона.