Александр Блок

Турков Андрей Александр Блок

Что ждет нас за переплетом книг, где стоит это имя — Александр Блок?

Сначала впору растеряться: одна книга спорит с Другой, и даже близкие по времени создания стихи скрещиваются друг с другом, как шпаги в отчаянном поединке.

И так же яростно спорят между собой о том, каков же настоящий Блок, его близкие, друзья, современники, исследователи.

Истинный Блок, — утверждали одни, — это рыцарь Прекрасной Дамы, таинственной Вечной Женственности, которая когда-нибудь низойдет в наш грешный и страдающий мир, чтобы спасти и чудесно преобразить его. Даже в истории собственной юношеской любви поэт видит как бы прообраз этого чуда. Поэтому картина свидания, прихода возлюбленной вдруг озаряется каким-то напряженным, благоговейно-восторженным светом:

Запевающий сон, зацветающий цвет,
Исчезающий день, погасающий свет.
Открывая окно, увидал я сирень.
Это было весной — в улетающий день.
Раздышались цветы — и на темный карниз
Передвинулись тени ликующих риз.
Задыхалась тоска, занималась душа,
Распахнул я окно, трепеща и дрожа.
И не помню — откуда дохнула в лицо,
Запевая, сгарая, взошла на крыльцо.

Вы хотите знать подлинное лицо Александра Блока? — продолжали они. Посмотрите на мальчика, увидевшего чудо, изображенного художником Нестеровым в картине «Видение отроку Варфоломею». Это он!

Но вот голос другого современника:
Стихия Александра Блока
Метель, взвивающая снег.
Как жуток зыбкий санный бег
В стихии Александра Блока!
Несемся — близко иль далеко?
Во власти цепенящих нег.
Стихия Александра Блока
Метель, взвивающая снег.

(Федор Сологуб)

Нет, — слышим мы, — Блок совсем не рыцарь-монах, воспевающий божественную Прекрасную Даму! Он похож на Мцыри, тосковавшего в монастырских стенах по своей далекой, смутно припоминаемой родине, по настоящей, бурной жизни, которая звала его, как сказано у Лермонтова,

От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны как орлы.

Это голос Мцыри слышится в яростной отповеди Блока тем, кто пытался «образумить» поэта, вернуть его в «темные храмы» ранних стихов:

Прочь лети, святая стая,
К старой двери
Умирающего рая!
Стерегите, злые звери,
Чтобы ангелам самим
Не поднять меня крылами,
Не вскружить меня хвалами,
Не пронзить меня Дарами
И Причастием своим!

(«Прочь!»)

И, как Мцыри, — слышим мы вновь, — он заблудился и смертельно устал в своих скитаниях, гордый, отчаявшийся, горько усмехавшийся над своими несбыточными мечтами и все-таки благословлявший безумную и погибельную, но вольную жизнь. Недаром Блок взял строки из лермонтовского стихотворения «За все, за все тебя благодарю я…» эпиграфом к одному из самых знаменитых своих циклов «Заклятие огнем и мраком».

Вы хотите видеть настоящего Александра Блока? — спрашивают нас. Взгляните на портрет, написанный с него блестящим художником Константином Сомовым! Тяжелое, надменное, бесконечно усталое лицо, опаленное пламенем многих страстей… Вот он!

Да, был и такой Блок. Но почему же ни он сам, беспощадный к себе и бесстрашно искренний, ни его близкие не любили этот портрет?

Каков же истинный Блок?

Когда в воздухе собирается гроза, то великие поэты чувствуют эту грозу, хотя их современники обыкновенно грозы не ждут. Душа поэта подобна приемнику, который собирает из воздуха и сосредоточивает в себе всю силу электричества.

Блок[1]

Фея — младенца меня
Унесла в свой чертог озерной
И в туманном плену воспитала…
И венком из розовых роз
Украсила кудри мои…

Так рассказывает один из героев драмы Блока «Роза и Крест» — певец Гаэтан — о своем детстве. Подобно ему и сам Блок, как сказано в поэме «Возмездие»,

…был заботой женщин нежной
От грубой жизни огражден,
Летели годы безмятежно,
Как голубой весенний сон.