Александр Блок

«Музыкальный напор», из которого родились «Двенадцать», растет с каждым днем. Сначала он сливается с смутным гулом города— потом отделяется от него. «А мерцающие вспышки, — пишет Блок 12 августа, — желтые, а иногда бледные, охватывающие иногда большую полосу неба, продолжаются, и мне начинает казаться, что за городским гулом я слышу еще какой-то гул».

В августе 1917 года поэт привел в порядок материалы Следственной комиссии и на основании их начал составлять компилятивный очерк «Последние дни императорской власти». Работа эта была закончена в апреле 1918 года и напечатана под заглавием «Последние дни старого режима» в журнале «Былое» в 1919 году. Отдельное издание, подготовленное к печати самим автором, вышло в свет уже после его смерти (изд-во «Алконост», 1921 г.). Этот исторический очерк, составленный на основании показаний последних представителей старого режима, написан протокольно-деловым тоном; автор воздерживается от личных оценок.

После упразднения Следственной комиссии Блок остался без работы и почти без заработка. Поэтому ему пришлось принять предложение директора государственных театров Ф. Д. Батюшкова и вступить в Литературную комиссию, заменившую Театрально-литературный комитет Александрийского театра. В рукописях поэта сохранилось восемь обстоятельных рецензий на различные пьесы (Пимена Карпова, А. Лукьянова, А. Федорова, С. Найденова, И. Потапенко и др.). Осенью 1917 года в Петербурге возникла газета партии левых эсеров «Знамя труда», литературным отделом которого заведовал Иванов-Разумник. Блок стал в ней сотрудничать. В нем снова проснулся пафос публициста и «общественника».

М. А. Бекетова сообщает в своей книге о Блоке: «Переворот 25 октября Александр Александрович встретил радостно, с новой верой в очистительную силу революции… Он ходил молодой, веселый, бодрый, с сияющими глазами и прислушивался к той „музыке революции“, к тому шуму от падения старого мира, который непрестанно раздавался у него в ушах, по его собственному свидетельству».

В. Зоргенфрей пишет в своих воспоминаниях: «Помню холодное зимнее утро, когда, придя к нему, услышал, что он „прочувствовал до конца“ и что все совершившееся „надо принять“».

З. Н. Гиппиус рассказывает о своем телефонном разговоре с Блоком: она приглашает его в антибольшевистскую газету Савинкова; тот отказывается и прибавляет: «Да, если хотите, я скорее с большевиками… Да ведь и я… Может быть, и я тоже „потерянное дитя“».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. «ДВЕНАДЦАТЬ». ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ (1918–1921)

Страшная зима 1918 года. Петербург, занесенный сугробами, без трамваев, без фонарей. Люди в шубах, в ледяных квартирах. Вместо хлеба — кусочки черной глины, гнилая вобла и печенья из картофельной шелухи. Блок голодал, мучился тем, что не может помочь родным, что у него почти нет заработка, что он отвык от литературной работы. Заметки в «Записной книжке»: «Александрийский театр… „Бедность не порок“… Идти пешком— скользко, холодно, темно, далеко (стар)… Трамваев нет» (4 января). «Весь день и вечер тоскую, злюсь, таюсь. Где-то, кажется, стреляли, а я не знаю. И не интересно» (5 января). Ему хочется писать; он задумывает драму о Христе. «Думы, думы и планы — столько, что мешают приняться за что-либо прочно. А свое бы писать (Иисус)». Но голодный и темный Петербург давит, не отпускает… С отчаянием он восклицает: «К черту бы все, к черту! Забыть, вспомнить другое» (5 января).

Это беспокойство — предчувствие того «вихря вдохновения», который уже налетает на него из бездны революции. Поэт напряжен, как натянутая струна, он ждет. К. Чуковский рассказывает в воспоминаниях: «Как-то в начале января 1918 года Блок был у знакомых и в шумном споре защищал революцию октябрьских дней. Его друзья никогда не видели его таким возбужденным. Прежде спорил он спокойно, истово, а здесь жестикулировал и даже кричал. Вскоре он сказал между прочим: „А я у каждого красногвардейца вижу ангельские крылья за плечами“».

В этих словах — зарождение художественной идеи «Двенадцати»: «…Так идут державным шагом… Впереди— Исус Христос».