Александр Даргомыжский. Его жизнь и музыкальная деятельность

«Музыка Даргомыжского, – говорит Серов, – действует глубоко, неотразимо даже на тех, которые, по многим причинам, не могут сочувствовать красотам его стиля…» «Способность к высокохудожественной музыкальной правде так сильна в авторе „Русалки“, что должна быть очевидна для всех сколько-нибудь разумеющих искусство».

Сравнивая затем оперу Даргомыжского с произведениями некоторых других композиторов, он замечает: «Приговоры о художественных созданиях иные любят делать – по сравнению… В стремлении к драматической „правде“ автор идет прямехонько по стопам Глюка и, как я старался показать, в двух главнейших сценах оперы достигает своей цели победоносно. В этих сценах сравнение и с Глюком, и с Моцартом будет для автора „Русалки“ не опасно нимало.

Оставив же в стороне первостепенных гениев, спустившись до уровня просто хороших и со своих сторон справедливо знаменитых опер… мы увидим, что „Русалка“ на весах беспристрастной критики перетянет многие из весьма прославленных оперных произведений. В ней окажется несравненно больше толка, вкуса, поэзии (собственно в музыке, не говоря уже о счастливейших данностях удачно избранного сюжета).

Если мы сравним разбираемую оперу с близкородственными ей операми М. И. Глинки, то отведем ей и возле них весьма почетное место, как достойное продолжение того же стиля, той же школы…

Если, наконец, без отношения к школе мы захотим сравнить „Русалку“ с теми большими операми, которые в последнее время впервые появились на петербургской оперной сцене, то сравнение будет уже чересчур невыгодно для тех опер. „Русалка“, поставленная наряду с ними, будет настолько отличаться, как отличается мастерское произведение художника перед слабыми попытками учеников».

И, задумываясь над будущностью русской оперы, критик заканчивает свой разбор «Русалки» утверждением, что если русские композиторы пойдут далее по пути, проложенному Глинкою и Даргомыжским, то «русская опера с гордостью будет хвалиться своим репертуаром, теперь уже богатым по качеству, но, к сожалению, еще очень бедным по количеству».

«Русалка в публике имела успех, а иностранными артистами, успевшими познакомиться с нею, и даже некоторыми знатоками музыки из русских она признана за произведение замечательное». Так писал о своей опере сам Даргомыжский, и такому заявлению его хотелось бы верить, но, к сожалению, оно было в значительной мере ошибочно. Существование некоторых знатоков, сочувствовавших произведению Даргомыжского, отвергать, конечно, нельзя, хотя бы потому, что в числе ценителей оперы были такие действительные знатоки, как А. Н. Серов, М. И. Глинка и некоторые другие; но дело в том, что таких ценителей было очень мало. Что же касается массы публики, то в действительности отношение ее к новой опере не отличалось, по-видимому, ни единодушием, ни сознательностью, ни даже определенностью. Обстоятельство это, конечно, очень печально, но тем не менее достоверно и подтверждается всеми сохранившимися от того времени известиями. Вот, например, отрывок из письма самого Даргомыжского к любимой ученице его Л. И. Кармалиной (от 6 декабря 1856 года):