Александр Дейнека

«Лифт долго ползет на девятый этаж большого дома на улице Горького. Долго-долго звонит звонок в двери, где прибита металлическая дощечка с надписью: „Дейнека — 1 звонок“. И вы уже собираетесь уходить, когда наконец дверь открывается и суровый хозяин, хитро щурясь, глядит на вас. В темно-вишневой спортивной рубашке с короткими рукавами, красиво-простроченной белой ниткой, коренастый, с тяжелыми, рабочими руками, широкоплечий, с осанкой боксера, он с первого взгляда может показаться резковатым, даже грубым. Его пристальный взгляд, его массивное лицо с резкими морщинами на лбу, короткие волосы, всю жизнь непокорно торчащие на затылке, ироническая складка у рта смущают. А если помнить о его всемирной славе, то всё это вместе кого хочешь выведет из равновесия, если не знать близко этого внешне грозного человека. Он всегда напоминает мне огромного медведя, который ни за что не хочет показать свою затаенную, уязвимую, доброту», — писал другой товарищ Дейнеки по совместным застольям Игорь Долгополов — главный художник журнала «Огонек»[223].

Послесталинское десятилетие стало в Советском Союзе временем важных перемен, поиска новых возможностей социализма, попыток обновления общества. Особенно ярко этот период отразился в среде деятелей культуры, художников, в мире театра и кино. Выходят фильмы Марлена Хуциева, молодые поэты собирают полные залы восторженных слушателей, в 1956 году появляется театр «Современник» под руководством Олега Ефремова — по выражению Василия Аксенова, главного клоуна на карнавале шестидесятников. В стране говорят о возвращении к ленинским нормам жизни. Андрей Вознесенский требует убрать Ленина с денег — «так цена его высока». Евгений Евтушенко обращается к «правительству нашему», когда труп вождя выносят из мавзолея, с призывом, чтобы наследникам Сталина не позволено было вернуться, а с ними не вернулось и прошлое. Это был тот исторический период, когда Дейнека наконец-то поднялся в самый высший эшелон советской элиты. Художественная жизнь бурлит, споры среди живописцев и скульпторов, «физиков» и «лириков» кипят повсюду.

«Оттепель» была поистине прекрасным временем. Преемники Сталина, уставшие от страха и от того, что страна была погружена в атмосферу мракобесия, согласились на некоторую либерализацию режима, однако постепенно к ним стало приходить понимание, что сохранить систему всё труднее, что либерализация стремится к изменению самой сути системы. Система могла существовать на вере и страхе, но теперь уже не было ни того ни другого. Народ распустился, и в первую очередь писатели и художники, которые, как писал Владимир Войнович, «имеют обыкновение распускаться прежде других». Они уже критикуют не только Сталина, но и всю советскую власть. Пренебрегают методом соцреализма, придумывают какие-то свои «измы». Ропот партийных ортодоксов усиливается. «Может быть, если прибегать к аналогиям, во время „оттепели“ людям ослабили путы на руках и ногах, но это ослабление было воспринято обществом эмоциональнее и отразилось на искусстве благотворнее, чем крушение советского режима в девяностых годах», — писал Войнович, чья звезда впервые вспыхнула тогда на горизонте.

* * *

Несмотря на сложившееся мнение, будто 1950-е и 1960-е годы были в творчестве Дейнеки наименее плодотворными и интересными, при ближайшем рассмотрении выясняется, какое огромное количество произведений он создал в это время. Именно в эти годы создаются, например, замечательная мозаика «Хорошее утро» и не менее замечательный витраж «Баскетболистки», находящийся сейчас в Третьяковской галерее. В 1961 году вышла его книга «Из моей рабочей практики», где собраны жизненные наблюдения художника, его воспоминания о работах, сделанных в разные годы. Это ценный источник знаний о Дейнеке, о его опытах в искусстве, архитектуре и строительстве.

Советская власть, как и прежде, придавала немалое значение изобразительному искусству и не только интересовалась работами художников, но и подвергала их порой резкой критике. И это немудрено: членство в Союзе художников предусматривало зарплату, мастерскую и прочие льготы, и всё это финансировалось государством, которое считало искусство не только важным способом идеологического обоснования своего существования, но и средством воспитания и просвещения масс. В декабре 1962 года первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев посетил выставку в Манеже, посвященную тридцатилетию МОССХа. Ничто не предвещало бури. Пояснения давал Сергей Васильевич Герасимов, который начал показ экспозиции с картины Дейнеки «Мать», и Никита Сергеевич одобрительно кивнул. «Вот так наши художники изображают советских матерей», — прокомментировал Сергей Васильевич, указав на шедевр Александра Александровича с его неповторимым золотистым колоритом.