Я растолковал, как умел закрепленному за мной слуге, что такое постель. Передал ему тюфяк, простыни, одеяло и подушку, объяснив их назначение. Сказал, что хотел бы получить точно такие же вещи, и чтобы он распорядился ими так же, заботясь о моем товарище; потом попросил шефа полиции, экипаж которого стоял у дверей, доставить меня к месье Струве.
Спускаясь с крыльца, я увидел в нескольких шагах от последней ступени весьма элегантную коляску, запряженную парой добрых коней; поинтересовался, чья она. Управляющий ответил, что - Сапожникова и, следовательно, моя. Так как она показалась мне более удобной, чем дрожки начальника полиции, передумав садиться в его экипаж, я предложил ему место в моем.
Мы увидели в месье Струве человека 32-35 лет, французского происхождения и, следовательно, говорящего по-французски как парижанин; молодая женщина 25 лет и двое детей составляли его семью. Его приглашение говорило о проявленном нетерпении нас принять. Во всяком случае, когда мы поднялись уйти, он предоставил себя в наше распоряжение. Я отважился поделиться с ним желанием, что возникло, когда пароход проходил мимо пагоды князя Тюменя, - нанести князю визит. Месье Струве ответил, что тут же направит к нему конного калмыка и не сомневается, что князь примет нас и еще сделает этот визит поводом для праздника. Насколько я мог судить обо всем, я путешествовал в стране, где нет ничего невозможного. Тогда я твердо уверовал в праздник князя Тюменя.
Мы пообедали в шесть часов. Пора было и честь знать. У меня, таким образом, оставалось четыре часа, чтобы обежать город; но так как начальник полиции нас покинул ради поиска матраса, я спросил месье Струве, нет ли у него какого-нибудь молодого русского, знающего город, чтобы нам не блуждать.
- Найдется и получше такового, - сказал он. - У меня есть молодой француз - якобы сын одного из ваших друзей, во что я даже верю.
Отыскать в Астрахани сына одного из моих друзей, когда спрашиваешь для себя гида, это что-то от феерии.
- А как вы его величаете? - спросил я.
- Курнан [Cournand], - ответил он.
- А! Ей-богу, это правда! - воскликнул я, хлопая в ладоши.
Я знал его отца, и - хорошо.
Одно-единственное слово отбросило меня на 30 лет назад, в прошлую мою жизнь; по приезде в Париж, брошенный в придворный императорский мир знакомством с месье Арно и его сыновьями, я был введен ими к мадам Мешен, мадам Реньо де Сен-Жан д'Анжели, мадам Амлен. В их домах мало танцевали, но много играли. Я не играл по двум причинам: первая, не было денег; вторая, не любил игру. Там познакомился с другом моих друзей на десять лет старше меня, который занимался проеданием своего маленького состояния так весело и быстро, как только мог. Проел и исчез. Никто не беспокоился о нем, кроме меня, может быть; я выяснил, что он уехал в Россию, сделался учителем и женился. Вот и все, что мне было известно.
Этот молодой человек - Курнан. Сын был для меня новостью, и я, выходит, его не знал. Он же – имя и репутация мои росли в результате моих трудов - услыхал от отца:
- Дюма? Я его хорошо знаю.
Он запомнил эту реплику, и когда в Астрахани стало известно, что я должен приехать туда на несколько дней, вполне оправданно сказал месье Струве:
- Мой отец хорошо знает Дюма.
Отсюда к месье Струве пришла великолепная идея дать мне в гиды Курнана. Месье Струве послал найти Курнана, дал ему отпуск на восемь дней и приставил его к моей персоне в качестве адъютанта. Должен сказать, что новые функции были приняты нашим молодым компатриотом с большой радостью.
Крупный расцвет Астрахани восходит к сказочным временам, то есть к той поре, когда она стала частью известной Кипчакской империи, так же почти полностью затерянной в глубинах прошлого, как небезызвестная империя Kathay - Катай. Бату-хан [1204 -1255] и Марко Поло [около 1254 – 1324], не были ли они современниками? Татары назвали город Астраханью или Звездой Пустыни, и он был одним из богатейших городов Золотой Орды.
В 1554 году Иван Грозный завладел ханством на Каспийском море, назвал себя царем Казанским и Астраханским.