Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру

Мы ели грудку гуся, жестковатую, немного недожаренную – с кровью, но, в общем, очень смачную. Остальное мясо было отдано нашему сокольничему, станционному смотрителю и бедному маленькому калмыку в возрасте от пяти до шести лет, который, будучи полуголым, смотрел, как мы ели, и желание приобщиться к лакомому блюду выдавало выражение его запавших глазенок. Бедный ребенок был так счастлив, когда удерживал своим большим пальцем гусятину на куске хлеба, и его лицо выражало такое удовлетворение, когда он попробовал из стакана несколько капель нашего вина, что мной овладело огромное желание его осчастливить, забрав с собой во Францию. К несчастью или счастью для него, может быть, ибо кто знает, что ему приготовила бы наша цивилизация, оказалось, что, тогда как я принимал его за сироту и всеми покинутого, не знаю, в какой калмыцкой деревне, у него был некий родственник, обладающий на него правами, у которого надлежало испрашивать согласие.

Ребенок, безгранично восхищенный только что оконченной едой, больше всего нуждался в том, чтобы следовать за мной на край света; он, кто ел не каждый день, может быть, только что на всю оставшуюся жизнь вкусил хлеба, мяса и вина. Он заливался слезами, видя, что мы уезжаем; он признавал своим родственником лишь того, кто только что дал ему поесть; а родственник, бросивший его умирать от голода, по большому счету, вычеркнул его из своей семьи.

Наш сокольничий, ставший, благодаря своей полезности, самым интересным персонажем труппы, выехал вместе с нами. Четыре часа отдыха в день были достаточны его верховому животному, и эти четыре часа отдыха, благодаря превосходству верблюда в беге над лошадью, он всегда мог и себе обеспечить.

Вскоре вид степи изменился. Издали мы увидали, что перед нами развертывается желтоватый океан уснувших волн. Действительно, нам предстояло пересечь одно из тех песчаных морей, какие часто встречаются в пустынях калмыков и ногайских татар, и какие, когда поднимается ветер, становятся такими же опасными, как в пустыне Сахаре. Но в тот момент в воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка, море песка было также недвижно, как море льда Шамуни [Chamounyx] или Сплюген [Spl;gen].

Любопытно видеть формы этих зыбучих участков, которые только что терзал и вынудил принять ураган, вдруг прекращаясь. Здесь это – улицы, словно образованные домами; там – крепостные валы; в других местах – лощины.

Как и степи, эти песчаные моря совершенно необитаемы, встречается лишь черная птичка с оперением и силуэтом нашей ласточки. В самых устойчивых местах этих образований, особенно, в скроенных остроконечными, она делает норки, на краю которых и отсиживается, испуская тихий печальный крик. Несомненно, из этих норок нет двух выходов; именно так, потому что, когда там мы приближались к их обиталищам, то вместо того, чтобы в них скрываться, они взлетали и садились на самые высокие песчаные холмики. Мы находились в той самой пустыне, где сгинула турецкая армия Селима II, как армия Камбиза – в песках Египта.

В тот день, с шести часов утра до двух часов ночи, мы проехали девяносто верст. На несколько часов – поспать - остановились ; Tchernoska;a [в Талагай-Терновской], где нашли только солоноватую воду; пить ее нам было невозможно. Наши же кучера и наш сокольничий делали это с наслаждением.

Примечания:

         Зинзилинская – шестая почтовая станция от Астрахани

Башмачаговская – почтовая станция перед Зинзилинской, пятая от Астрахани; названия и порядок этих и других упомянутых станций между Астраханью и Кизляром уточнен по «Маршрутной книжке» Почтового департамента, изданной в Санкт-Петербурге в 1860 году

Море льда Шамуни или Сплюген – ущелья и ледники в Центральных Альпах; одно из главных, Сплюген, находится, в районе итало-швейцарской границы, разделяет горные массивы Суретту (3025 метров над уровнем моря) и Тамбо (3276 метров), имеет выходы в долину Рейна и к Женевскому озеру.

___

Сверяясь с картой, мы ожидали переправы через Куму в любую минуту. Эта река, в которую впадает Маныч, вызывала у нас беспокойство, даже, скорее, у меня, потому что я не решался ставить в известность спутников о своих опасениях. Я нигде не видел моста, обозначенного на той  же карте, не надеялся, что устроят паромную переправу в предвидении нашего проезда, и видел только один способ спасения – преодолеть Куму вплавь, держась за хвосты наших лошадей, как наши калмыки переплывали Волгу. Наконец, на четвертый день, закусывая превосходной дрофой, которую нам добыла наша птица, я отважился спросить, далеко ли до Кумы. Наш сокольничий, кому через Калино был задан вопрос, заставил повторить его дважды, затем обсудил его с нашими ямщиками, и те ответили, что Кума делается ужасной в мае и июне из-за таяния льдов [в горах], а зимой в ней нет ни капли воды.