Александр Дюма

Дюма утешился, любуясь чудесами верховой езды, которые показывали калмыки, бешеными верблюжьими гонками, плавным и стремительным полетом обученных соколов, преследующих в небе дюжину лебедей, и величественными движениями воинов, исполняющих национальные танцы. Князь показал французским гостям свой табун из десяти тысяч диких коней и угостил их любимым калмыцким кушаньем: сырой кониной, приправленной луком, перцем и солью. Александру понравилось это блюдо с крепким запахом, но он поморщился, когда пришлось глотать кумыс.

Когда обед подходил к концу, триста всадников, собравшись перед дворцом, выпили за здоровье французского гостя, издавая оглушительные крики «ура!». Для того чтобы ответить на их приветствие, князь Тумен велел принести Александру, чей бокал показался ему слишком маленьким для такого великого человека, оправленный в серебро олений рог и приказал вылить туда целую бутылку шампанского. Позже князь предложил гостю помериться силами в борьбе, сказав, что победитель получит один из тех великолепных патронташей, которыми украшается кавказский костюм. Александр принял бой. Оба разделись до пояса, встали в центр кольца почтительно ожидающих начала соревнования зрителей. «У князя было больше привычки к таким упражнениям, – рассказывает Дюма, – но я оказался явно сильнее. […] Через пять минут он упал, а я упал на него. Как только его плечи коснулись земли, он признал себя побежденным». После этой дружеской схватки противники потерлись носами и пошли окунуться в воды Волги, наполовину скованной льдом. «Тем, кто меня знает, – сообщает Дюма своим читателям, – известно, насколько я равнодушен к переменам погоды».

Седьмого ноября, уже в Кизляре, Калино, его переводчик, с ним распростился, и Александр, перебравшись через Терек, оказался на территории Кавказа. Очередная смена культуры и нравов. Грузинские обеды и ужины были не чем иным, как грандиозными попойками, требующими немалого мужества и выдержки. Тут не мерились физической силой – тут шло состязание в том, кто кого перепьет, кто дольше продержится, соседи по столу бросали друг другу вызов, а в подобных условиях трудно остаться здоровым. Но жителей этого не вполне еще завоеванного края, на взгляд Дюма, подстерегала и другая опасность. Между казаками, состоявшими на службе империи, и чеченцами, не желавшими признавать владычества русских, шла беспощадная партизанская война. На дороге в станицу Червленую охрана Дюма подверглась нападению горцев. Один из казаков был убит чеченцем, который тотчас отрезал голову врага и принялся размахивать ею перед глазами у «проклятых православных захватчиков». Другой казак немедленно бросился на агрессора, желая отомстить за обезглавленного товарища. На этот раз убитым оказался чеченец, и победитель, перерубив шею побежденного, показал окровавленный трофей товарищам по оружию, что те, в свою очередь, шумно приветствовали. Подчеркивая жестокость ежедневных стычек, о которых никто не писал в газетах, Александр воздает должное и храбрости казаков, и смелости их врагов. Он испытывает даже своего рода нежность к российской «колонии», сумевшей сохранить своеобразие, гордость и беспечность, несмотря на нависшую над ней тягостную тень метрополии. России, «сумрачной правительнице, которую ее величие не делает веселее», он противопоставляет Грузию, «веселую рабыню, которую даже рабское положение не способно опечалить». Кроме всего прочего, грузинки показались Дюма одними из самых красивых женщин на свете, а грузины – образцом мужественной красоты.