Александр Дюма

Сам он не знал, как обрести это драгоценное равновесие между работой и чувством. Женщины, которых он любил, изводили его по разным, но равно эгоистическим поводам. Он удобно устроил Мари-Луизу, да и Мелани с матерью благодаря ему переехали в дом по соседству с ней, он снял неподалеку квартиру для себя самого, увез Лор Лабе с маленьким Александром в деревушку Пасси, славную своим здоровым воздухом и чистой водой, – и что же? Все им недовольны! Мари-Луиза обижается на то, что он бросает ее, больную, и пропадает за кулисами, Виржини Бурбье требует, чтобы за ее благосклонность он написал для нее большую роль в следующей пьесе, а Мелани, ревнуя к многочисленным соперницам, угрожает разрывом, если он не образумится.

Мелани и впрямь то и дело принималась осыпать Дюма упреками в непостоянстве и похотливости. Сама она в любви предпочитала всему остальному осторожные подходы, медленно уступающую стыдливость, клятвы, вырванные силой среди слез и вздохов. Словом, ей больше хотелось быть желанной, чем получать наслаждение. Соитие в глазах этой женщины было всего лишь приземленным завершением божественных радостей ожидания. Но для Александра-то любые «подготовительные работы» имели смысл лишь в том случае, если они завершались высшим наслаждением обладания!

В конце концов бесконечные укоры, страхи и запоздалые раскаяния Мелани прискучили ему не меньше, чем жалобы вечно больной и всем недовольной матери. Потеряв терпение, он пишет любовнице: «У меня есть мать, она меня терзает. У меня есть сын, который пока ничем помочь не может. У меня есть сестра, но ее все равно что нет. И если, кроме них, и ты являешься с упреками вместо утешений – Господи, что же мне делать? Собрать необходимое для того, чтобы прожить одному, покинуть мать, сына, родину и жить в изгнании, как какой-нибудь бастард безродный?» В своей жестокой невинности он желал, чтобы все женщины, которых он осчастливил, сделав своими избранницами, мирились с его пренебрежением, его хвастовством, его изменами – одним словом, чтобы они не мешали ему работать и развлекаться на свой лад, довольствуясь терпеливым и безмолвным ожиданием момента, когда ему захочется их увидеть.

Стремясь ускользнуть от начавшей его тяготить Мелани, он внезапно решил отправиться в Шартр, к сестре, которая после успеха «Генриха III» очень гордилась близким родством с автором. Однако, прожив у Эме четыре дня, он перебрался в Нант, оттуда – в Пембеф, чтобы посмотреть на океан и подышать вольным воздухом. Дюма надеялся, что созерцание величественного пейзажа поможет ему очиститься от городской суеты, считал, что писателю иногда бывает полезнее любоваться природой, чем рыться в книгах и бумагах. Тем не менее даже тогда, когда он полагал, будто далек от неожиданных и неправдоподобных театральных совпадений, они его настигали… если только он сам бессознательно не создавал их.

За завтраком в пембефской гостинице он познакомился с четой новобрачных, которая на следующий день должна была отплыть на французской трехмачтовой шхуне «Полина» в Гваделупу, где у мужа было большое поместье. Молодая жена, хоть и была влюблена по уши, все же грустила, расставаясь с родными самое меньшее на три года. Александра тронула ее печальная улыбка, и он предложил голубкам навестить их на судне перед самым отплытием и передать матери путешественницы письмо от нее. Но едва он поднялся на борт, капитан тут же пригласил его позавтракать: беспокоиться не о чем, когда понадобится, шлюпка лоцмана доставит гостя на берег! Александр принял приглашение и при этом чувствовал себя так, словно отдался на волю какого-то фантастического приключения. Ощущение еще усиливалось оттого, что его соседка по столу, такая очаровательная и такая встревоженная, носила то же имя, что и корабль: ее звали Полиной. «На какое-то мгновение мне захотелось не сходить на берег до самой Гваделупы», – напишет он позже. И еще: «Завтрак сделал нас друзьями, расставание – едва ли не братом и сестрой». Он всегда испытывал душевную боль, если приходилось расставаться с прелестной незнакомкой, не успев прижать ее, полную счастья, к своей груди. Тем не менее он смирился с неизбежным. Как знать, не было ли дальнейшее послано ему в наказание за то, что пожелал жену ближнего?

Едва Дюма успел занять место в шлюпке лоцмана, как ураган разорвал небесный свод и море разбушевалось. Моряку пришлось спустить парус, и дальше он, как мог, шел на веслах. К тому времени, как добрались наконец до берега, Александр вымок до нитки. Отыскав в Сен-Назере постоялый двор и стаскивая у весело горевшего огня ледяную одежду, он ругал себя за то, что вздумал заниматься молодой четой, о которой больше никогда в жизни, должно быть, и не услышит. Тем не менее, верный своему обещанию, на следующий день отнес письмо Полины ее матери.