Александр Генис в Журнальном зале 1993-2010

Чтобы оценить по достоинству это открытие, вспомним, что вся наша культура основана на антитезе разума и чувства. Еще римляне требовали принимать решения “sine ira et studio” — “без гнева и пристрастия”. Дамасио доказывает, что это просто невозможно. Без чувства нет разума. Разум не может функционировать вне эмоций. Они ему не мешают, как мы привыкли считать, а помогают принимать правильные, вот именно что разумные решения. И это значит, что союз “и” в этой непременной паре не разделительный, а соединительный: разум и чувства составляют неделимое в здоровом человеке сознание: я мыслю — и чувствую! — следовательно, существую.

Теория Дамасио говорит нам, что наша цивилизация решительно и драматически не права в том, что недооценивает эмоциональную сферу жизни как таковую. За этим скрывается старая болезнь науки: она склонна игнорировать то, что не может подсчитать. Так за пределами классической науки осталось все, что не поддается исчислению: запах, вкус, прикосновение, эстетическая и этическая чувствительность, сознание в целом. В эту категорию неисчислимого попадают, конечно, и эмоции.

Следствием такого подхода стало то, что теперь принято мудрено называть “интеллектуализацией дискурса”. Об этом свидетельствует самая чувствительная к переменам сфера культуры — искусство. Любой роман прошлого на теперешний вкус кажется нам излишне сентиментальным. Не только чувствительные Ричардсон и Карамзин, но и такие титаны, как Диккенс и Достоевский, переполняли свои страницы эмоциями. Здесь постоянно плачут, смеются и сходят с ума от любви.

В ХХ веке так уже не пишут. Элиот как-то сказал фразу, которую можно применить ко всем классикам модернизма: стихи пишут не для того, чтобы выразить эмоции, а для того, чтобы от них сбежать. Вторя ему, Оден ядовито советовал тем, кто ищет в литературе сильных чувств, катарсиса, отправиться вместо книжного магазина на корриду. О таком часто говорил и Бродский. Наставляя поэтов в сдержанности, он писал, что эмоциональный пейзаж стихотворения должен быть “цвета воды”.

То же и в прозе. “Улисс”, эта библия модернизма, заражает читателя своеобразной бесчувственностью. Джойс первым по-настоящему полно раскрыл внутренний мир человека, но он регистрировал чувства, а не вызывал их. Такая же эмоциональная отстраненность разлита по страницам единственного писателя, которого можно поставить рядом с Джойсом — Платонова. Вот начало (я его до сих пор помню наизусть) гениального “Сокровенного человека”: “Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки”.

Монополия разума в современной культуре вызвала всеобщее сенсорное голодание. Заглушить его взялся масскульт. Любопытно было бы проследить закономерность, по которой вымещенные из высокого искусства эмоции переливались в более низкие жанры — от комиксов до Голливуда. Не зря же многие сегодняшние боевики-“мегахиты”, вроде “Титаника”, напоминают лесопилку эмоций. Они уже не вызывают сопереживание, а выколачивают его из нас.

Но и этого оказалось недостаточно. Когда я приехал в Америку, меня поразил совет известного путеводителя “Фодор”. Он рекомендовал приехавшим в Россию американцам отправиться на вокзал, чтобы полюбоваться открытым проявлением чувств, на которые еще способны славяне. Теперь для этого есть реальное телевидение. Внутренний протест против общей рационализации жизни ведет к погоне за заемными эмоциями. Сидя по другую, безопасную, сторону экрана, мы жадно поглощаем чужие переживания, спровоцированные условиями программы.

Такой эмоциональный вампиризм — тревожный симптом, говорящий о нашей собственной чувственной недостаточности. Вся история западного сознания шла по дороге разума. Только на этом пути мы и смогли построить сегодняшний мир. Но чтобы жить в нем, одного ума мало. Нам нужна школа эмоций, культура чувств, которая учит их уважать и рафинировать. Только радикальный мировоззренческий переворот может помочь излечить несчастную голову профессора Доуэля.

Source URL: http://magazines.russ.ru/zvezda/2004/10/ge19.html

* * *

Журнальный зал | Иностранная литература, 2004 N12 | Александр Генис

В последние годы Метрополитен-музей предпринимает чрезвычайные усилия, чтобы познакомить Америку с другим христианством - и его искусством. Сперва была теперь уже легендарная (благодаря своему неожиданному, но грандиозному успеху) выставка 1997 года "Слава Византии", показавшая империю в ее зените. О закате Востока рассказывает нынешняя выставка - "Византия: вера и сила", для которой Метрополитен собрал экспонаты из тридцати стран, включая и чрезвычайно ценный вклад России.