Александр Гитович

«Я, как Вы прекрасно понимаете, готов был бы идти для Анны Андреевны хоть в огонь и в воду, а не то чтобы уступить ей Лисао, — писал Гитович Н. Т. Федоренко. — Но Ваш перевод остался у меня, и я много раз возвращался к нему и размышлял над этой действительно потрясающей и гениальной поэмой.

И вот ведь как бывает: только переводя стихи Цао Чжи, самого прямого на мой взгляд, последователя Цюй Юаня, я нашел (для себя, конечно), как мне кажется, правильный и рифмованный путь для перевода Лисао. Я перевел поэму за четверо суток. Я не оговариваюсь: я подсчитал, что за это время я спал не больше десяти часов. Иначе я не мог…

Итак, когда я перевел Лисао и сжег свои корабли, я не мог, разумеется, и думать о том, чтобы опубликовать его без благословения Вашего и без благословения первого переводчика, потому что им была Ахматова. Я послал ей поэму. Телеграмму я получил сразу: „Благодарю за великого Лисао. Перевод выше любых похвал“».

С не меньшим воодушевлением Гитович работал над переводами Ли Бо. Этого поэта называли магом, волшебником. Он умел, как говорили современники, «взнуздать ветер» и мчаться в свободном полете во Вселенной. Земля была для него постелью, а одеялом — небо. Это был эпикуреец и мечтатель, изведавший в жизни, казалось, все, что может выпасть на долю человека: побывал на вершине славы и был приговорен к смертной казни, правда, потом замененной ссылкой. Ли Бо превыше всего ставил независимость. Однажды «в кабачке на базаре в Чанани» он дремал, когда император прислал ему приглашение на императорскую лодку. Ли Бо не соблазнила милость владыки. Он просил посыльного передать: «Я слуга вашему величеству, но когда пьян, я сам — небожитель».

Гитович переводил и Ду Фу, мечтавшего «такой построить дом», где всем людям было бы тепло («пусть я замерзну — лишь бы было так»).

Ду Фу, пишет Гитович в «Заметках переводчика»:

«никогда не обладал славой, какой обладал его старший друг Ли Бо, которому, так или иначе, слава помогала жить. Ду Фу, — он был моложе Ли Бо на 11 лет, — восхищался своим гениальным другом. О соперничестве между ними, казалось, не могло быть и речи. Так думали современники, так думали друзья этих двух поэтов. Так не думал только один человек в Китае: Ли Бо. Это явствует из его стихов к Ду Фу, иногда шутливых и слегка насмешливых. А если посоветоваться с его стихами, то совершенно отчетливо видно: Ли Бо знал, что его молодой друг не только равноценен ему по необычайной своей гениальности, но где-то Ду Фу более серьезен».

У старых китайцев, отметил академик Н. И. Конрад на обсуждении переводов Гитовича, была великолепная традиция: не отпускать своих поэтов в вечность, не дав им наименования. Ду Фу дали наименование — шэн, что значит мудрец…

Ду Фу писал о страданиях народа как о своих собственных. Его поэзия — поэзия самой высокой гражданственности. Он никогда не забывал о том, что во дворцах «вина и мяса слышен запах сытый, а на дороге — кости мертвецов». Он с гордостью причислял себя к тем, кто «глиняный старый кувшин берет» «в крестьянские грубые руки», совершенно недвусмысленно заявлял о своих социальных симпатиях.

Книга стихов Ду Фу в переводах Гитовича выдержала за короткое время три издания. С ее страниц звучит голос поэта, о котором невозможно сказать, что он «древний» — так современно звучат его стихи. Вот, например, «Песня о хлебе и шелковичных червях»: поэт огорчен, что всюду, куда ни бросишь взор, увидишь воинов в доспехах.