Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность»

Главная задача музыки – воспитание. Все примитивное понятно и человеку недалекому. Чтобы воспитать, образовать, необходимы сложные примеры. А если язык труден для понимания, на выручку приходят талант и мастерство исполнителя. Ход рассуждений „непонимающего“ зрителя (если, конечно, он воспитан хорошо): „Да, я не понимаю. Да, сложные стихи. Да, необычная музыка. Но какой голос! Как владеет инструментом! Как двигается! Какой прекрасный актер! Наверно, это интересно. Надо присмотреться, попытаться понять“. Конечно, это элементарная схема. Однако можно условиться о термине. Итак, „мостки“. В каждой новой музыке должны присутствовать эти „мостки“ от уже знакомых образов к новым. Тогда путь верен, ибо основан на опыте предыдущих поколений, пусть даже с необычными „перилами“ эти „мостки“. Пусть чересчур активно звучат в новой музыке барабаны, но слово, то есть поэзия, всегда поможет зрителю приобщиться и попытаться понять новый музыкальный язык.

Надо много читать, слушать музыку. Старую, новую. Знать о своей профессии как можно больше, быть честным, делать действительно то, что чувствуешь. Легче всего писать и петь про то, что легко понимается и привычно. Нужно пытаться открывать людям новое, пусть спорное. Истинное остается, ложное отомрет. Если музыкант талантлив, прогрессивен, самобытен, его образ мышления передается зрителям, делает их в чем-то богаче. Зрители ищут новых встреч на концерте, при помощи радио и телевидения, пластинок. Хотят знать все об исполнителе, его жизни, планах, ибо он часть их самих. Так рождается популярность. Она условно делится на две категории: популярность действительная и мнимая.

Сравним два понятия: знают и любят. Есть исполнители, которых знают, и только. Знают многие. Видели по телевидению, слышали многократно по радио, на концертах. (Эти исполнители существуют постольку, поскольку концерты не могут состоять только из очень одаренных – таких ведь немного.) Кто же они? Чаще всего профессионалы, которым не хватает, казалось бы, совсем немногого – своего лица. Что же стоит за этим термином? Бессонные ночи, муки творчества, самостоятельные занятия по музыкальной грамоте, поиски новых пластинок и тщательное их изучение, общая образованность, которая заставляет музыканта не повторяться, ибо, только зная все о других, можешь попытаться сказать свое слово. Если это есть, то такого исполнителя не только знают, но и любят. Самобытность всегда выделяет артиста из артистов. Рождаются его имя и популярность. Не важно, среди многих или среди немногих. Артист не обязан быть понятен всем и всеми любим. Ему нужен свой зритель, ибо на всех не угодишь. Разные формы и жанры, разная степень музыкальной образованности… Интересно также, что известность многих исполнителей объясняется количеством их выступлений по телевидению (фактор, конечно, мощный). А известность других? Которых показывают реже или вообще не показывают?.. Один из самых сильных факторов возникновения популярности. Это – легенда.

О чем? О том, допустим, что это все (в телеконцерте) скучновато, а где-то там… есть такой… и красивый, и поет как соловей, и все по нему сходят с ума. Опять две стороны. Вот запись «легенды», вот концерт. И… провал, конец популярности. А если же нет? Тогда билет на концерт не достать.

Касаясь организации эстрадного дела, можно заметить, что определенные сдвиги есть, но уж больно долго приходится их ждать. Появляются высказывания маститых музыкантов и критиков о том, что, дескать, засилье плохих текстов, примитивной музыки, тупых, однообразных, прямо целыми блоками слизанных с западных образцов аранжировок, причем к месту и не к месту. Все тексты последних «хитов» приблизительно об одном и том же: „Я люблю, ты не любишь, я пришла, ты ушел, сентябрь и октябрь, листья и грусть“, „скорей меня встречай на новостройке…“

Говорят, капля камень точит. Казалось бы, у новой музыки есть и положительная пресса, иногда пластинки, реже – телевидение и радио, чаще – концерты. Но нет-нет да и проскакивают высказывания по ее поводу, которые иначе, как странными, не назовешь. Факты, приводимые такими авторами, часто грубо искажены или нахватаны из самых разных источников, объединены произвольно в „новые“ выводы типа: „очень громко“, „чужеродный жанр“ или, скажем, „190 децибел могут убить человека“. На такое звуковое давление никакая аппаратура не рассчитана.

По поводу громкости уже много писали. Добавлю лишь, что обычно рок-ансамбль состоит из трех – пяти человек. При этом сама музыка требует особой плотности звучания, не меньшей, чем у симфонического оркестра в 90-100 музыкантов. Конечно, обеспечить на такой мощности звучание чистое, без раздражающих слух искажений может только высококачественная аппаратура. А ее нет. Интересно, что те, кто ругает рок-ансамбли за громкость, оперируют теми же аргументами, что и „горе-критики“ музыки великого Вагнера, называвшие его оркестр грубым, тяжеловесным и режущим слух. Не думаю, чтобы сегодня о музыке Вагнера или Берлиоза кто-либо посмел высказаться подобным образом.

Сегодня популярны рок-группы. Им продолжать заложенные еще в 60-х традиции отечественной школы рок-музыки, существующей, как видим, уже два десятка лет. Это серьезный творческий период. Жанр рок-музыки развивается, при этом неизбежны и ошибки. Но если не искать новых путей, то и не найдешь. Если не ошибаться – не сделать выводов на будущее. Если не пробовать петь, то и не спеть».